МЕЖДУ ДОБРОМ И ЗЛОМ
(история противостояния)
Часть I
Преступность считается наказанием человечеству за первородный грех Адама и Евы. И наказание получилось весьма суровым. Достаточно сказать, что первый человек, рожденный на земле, Каин запятнал себя братоубийством. Так что, преступность сопровождает человеческое общество на всем пути его развития. Но при этом где-то она проявляется сильнее, а где-то почти не видна. Екатеринбургу в этом плане не повезло. Преступность в нем была серьезной проблемой еще на стадии зарождения города, осталась таковой и по сей день. Можно сказать, что история Екатеринбурга не только героическая, но и криминально-трагическая. Это нашло свое отражение даже в главных символах города. По одной из основных версий он был назван в честь святой Екатерины. Мученицы, претерпевшей ужасные страдания и закончившей свои дни на плахе. Для Екатерины была изготовлена специальная колесная конструкция для пыток, которую позже стали называть «Колесо святой Екатерины». И именно это колесо изобразил на печати Екатеринбургского завода один из основателей Екатеринбурга Василий Никитич Татищев. По горькой иронии судьбы спустя почти два века, в 1918 году в основанном им городе его потомка Илью Татищева, словно собаку, расстреляли и бросили без погребения. Ныне главной достопримечательностью города считается Храм-на-Крови, построенный на месте расстрела царской семьи. Главная площадь названа в честь кровавых событий 1905 года, а многие улицы названы в честь террористов и цареубийц.
Утешает и обнадеживает лишь то, что в этом городе всегда были и есть люди, которые самоотверженно противостояли криминальному миру. И это противостояние, которому без малого 300 лет, с полным основанием можно назвать борьбой Добра и Зла.
ЕКАТЕРИНБУРГ В XVIII ВЕКЕ
Глава 1. Век XVIII. Начало начал.
Екатеринбург возводился среди бескрайних лесов и топких болот, как город-крепость и город-завод. Создавался «на костях» каторжников и приписных крестьян, насильно отправленных в этой суровый край для строительства города. На первых порах порядок в Екатеринбурге поддерживался солдатами, которые бдительно стерегли рабочих-каторжников. Жизнь и тех и других была настолько тяжелой, что не только арестанты, но и их охранники нередко решались на побег. Причем, к солдатам закон относился суровее, нежели к каторжникам. Для служивых побег, согласно Военного артикула, трактовался как «бунт и возмущение» и должен был караться смертью. Жестче подходили к ним и за другие проступки. Грабителей и конокрадов наказывали мягче – били кнутом на площади, после чего вырезали ноздри и клеймили. Так, в самом начале строительства один из основателей Екатеринбурга, де Геннин сурово начал проводить в жизнь «антиалкогольную кампанию». Молодого уктусского купца Ивана Харчевникова за пьяный дебош в кабаке подвергли наказанию батогами, а сержанта с капралом, напившихся на карауле, приговорили к расстрелу. Правда, потом пожалели солдат, и тоже обошлись по отношению к ним батогами.
Весна 1723 года на строительстве Екатеринбурга выдалась голодной. И солдаты устроили массовый побег с нее. Их большей частью переловили и 18 главных «возмутителей спокойствия» приговорили к смертной казни. Десятерым служивым по смягчающим обстоятельствам де Геннин заменил казнь на шпицрутены – по девять раз сквозь полковой строй. Троих в честь именин императора приказал отпустить прямо с эшафота – двенадцать раз сквозь строй. Таким образом, казнили троих оставшихся. 10 августа 1723 года публично повесили двух солдат-бобылей Ивана Широкова и Степана 
Колесникова. А на вечерней заре колесовали гренадера Василия Жеравцова. Оказалось, что это был не первый его побег со службы. Под пыткой он признался, что в ходе предыдущего побега разбойничал на Вятке и имел на совести двоих убитых крестьян. На основании Военного артикула за разбои его подвергли лютой казни. Сначала колесовали – переломали руки и ноги, потом подняли на колесо, чтобы усилить его страдания. И лишь когда он перестал подавать признаки жизни, отсекли голову и выставили ее на спице для всеобщего обозрения.
Писатель Н. Корепанов в книге «Первый век Екатеринбурга» по этому поводу написал весьма образно: «В муках рождавшийся город умылся кровью, и все это несколько напоминало жертвоприношение. Тем паче, что спустя двенадцать лет колесо св. Екатерины официально стало первым символом города».
Глава 2. Век XVIII. Поддержание порядка.
Порядок в Екатеринбурге на первых порах поддерживался показательной жестокостью. А 28 мая 1736 года «на страх другим» вздернули на виселице некоего Кияту за побег и кражу двух лошадей. И в том же 1736 году по настоянию В.Н. Татищева капитан Лукьян Житков за жестокость и мародерство был отдан под суд и казнен. В июне 1742 года екатеринбургский полицмейстер Карл Брандт запросил указа казнить семерых колодников, среди которых пятеро были убийцами, один насильником и грабителем, один просто вором. А за компанию с ними испросил санкцию на казнь девки Авдотьи Дружининой, задавившей прижитого блудно младенца. В столице рассудили так: одного убийцу колесовать, одного повесить, Авдотье Дружининой отсечь голову, вора бить кнутом и сослать в вечную работу на дальние заводы, с остальными еще разбираться.
В феврале 1743 года в Екатеринбургской тюрьме в присутствии секретаря Евдокима Яковлева казнили трех смертников, а Авдотье казнь отложили. Оказалось, что она умудрилась забеременеть в тюрьме. Провели дознание. И под угрозой пытки выведали у Дружининой, что «забрюхатила» она от часового солдата Василия Черемхина. Согласно Военного артикула следовало отсечь ему голову, но за долгую беспорочную службу солдатика пожалели. Вместо смертной казни ему присудили кнут, вырезание ноздрей и Оренбургскую каторгу навечно. А после родов Авдотью Дружинину все-таки обезглавили.
Правда, в последующем смертные приговоры хотя и выносились, но приводились в исполнение нечасто. Власть с одной стороны явила свою милость, а с другой стороны предпочитала не разбрасываться человеческим материалом. Колодники свое помилование отрабатывали тут же на стройке.
Самым суровым проступком оставалось подстрекательство к побегу. Обычная преступность, например воровство, каралось мягче. В апреле 1738 года у рассыльщика Екатеринбургской таможни Прокопия Кулашева из дома был украден ящик, «а в нем денег 8 рублей, да пожитков на 10 рублей 8 коп., всего на 18 рублей 8 коп.». У потерпевшего имелись обоснованные подозрения относительно виновника данного преступления, поэтому в своей челобитной в Контору судных и земских дел он прямо указал, что кражу совершил житель деревни Пышминской (ныне г.Верхняя Пышма) Максим Сметанин. При обыске деньги и вещи были обнаружены у подозреваемого. Сметанин не запирался и чистосердечно сознался, что похитил у Кулашева ящик, который отволок к реке, где сбил с него замки. Взял деньги и одежду: 2 юфти китайки, кораблик женский бархатной, япанчю камчатскую женскую и др., а ящик сбросил в воду. В ходе следствия выяснилось, что Сметанин, в своем роде рецидивист. Оказалось, что два года назад он уже был наказан плетьми за кражу сена у жителя деревни Пышминской Якова Ревкина. 3 августа 1738 года Канцелярия главного заводов правления утвердила приговор, вынесенный Конторой судных и земских дел – «учинить наказание,…. высечь кнутом».
И все же правосудие по большей части было озабочено не борьбой с ворами, а сохранением на заводах рабочей силы и крепостных у помещиков. Большое количество дел приходилось разбирать относительно побегов крепостного люда. Причем, если сбежавшие от помещика супруги забирали с собой детей, то это являлось для них дополнительным преступлением. Дети тоже считались собственностью помещика.
Правда, власть периодически совершала жесты доброй воли по отношению к беглецам. Так, государыня Елизавета Петровна 15 декабря 1741 года объявила амнистию преступникам, не являющимся «ворами и разбойниками». Однако юридические хитрости имели место и в то время. Когда Контора судных и земских дел прислала на утверждение Главного заводов правления документы для освобождения от наказания «вечноосужденного в работу» колодника Кондратия Боченкова, там засомневались. С одной стороны Боченков не являлся вором, он лишь, замыслив побег с работы, купил с помощью Якова Дмитриева «воровской» (чужой) паспорт. Но с другой стороны паспорт тот купили у воров и о ворах не донесли. По мнению чиновников Главного заводов правления Боченкова и Дмитриева следовало наказать кнутом и, вырезав ноздри, сослать на вечную работу в Кушвинский завод. Однако взять на себя ответственность по принятию решения они не отважились и отправили документы на рассмотрение Государственной Берг-коллегии в Санкт-Петербурге.
Глава 3. Век XVIII. Борьба с ренегатами.
В различных источниках говорится, что в Екатеринбурге в последний раз в России применялась казнь путем сожжения, когда 20 апреля 1738 года на костре был умерщвлен башкир Тойгильда Жуляков за переход в ислам.
Эта казнь тоже носила показательный характер. Дело в том, что в тот период башкирские бунты представляли серьезную угрозу. Башкиры не только грабили города, но и еще крушили заводы, возводившиеся с огромным трудом. Пойманным башкирским бунтовщикам обещали полное прощение в случае принятия им православия. Но предупреждали, что отречение от него и возврат к исламу будет рассматриваться как тягчайшее преступление.
Ренегата Тойгильду арестовали в Теченской слободе. Оттуда Жулякова и трех его старших сыновей под конвоем двух гренадеров повезли в Екатеринбург. 10 апреля 1738 года неподалеку от русского села Бобровского Жуляков сумел незаметно освободиться от колодок, в которые его заковали, выхватил из-за армяка сидевшего к нему спиной возницы топор и ударил им по ноге гренадера Трапезникова. Пользуясь замешательством конвоя, Тойгильда с сыновьями бросились в разные стороны. За отцом семейства устремился другой гренадер Казаков. Он мог пристрелить Жулякова при попытке к бегству, но не стал и предложил ему сдаться. В ответ башкир бросился с топором на гренадера и перерубил ему руку. Но тут подоспел Трапезников. Солдаты хотя и были ранены, но пленили Жулякова и доставили его в Екатеринбург. А сбежавших сыновей переловили русские поселенцы.
В указе по Главной Горной канцелярии за подписью Татищева вина Тойгильды Жулякова была сформулирована следующим образом: «ты, крестясь в веру греческого исповедания, принял паки махометанский закон, и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился, и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел». После этого Жуляков был отправлен на костер. Справедливости ради, необходимо отметить, что казнен он был по совокупности преступлений, не только за измену православию, но и за нападение на гренадеров. Других башкир за измену христианской вере не казнили.
Оказывается, источники ошибаются, называя Жулякова последним сожженным в России.
Вероятно, последним человеком казненным таким образом стала башкирка Кисякбика, получившая при крещении имя Катерина. Она была своеобразной рецидивисткой – после крещения трижды бежала из Екатеринбурга и при этом обращалась в старую веру. По справке Екатеринбургской полиции, в первый раз Кисякбика (Катерина) бежала 18 сентября 1737 года с дворовой девкой вдовы питейного откупщика Петра Перевалова, во второй раз – 23 сентября того же года с дворовой женкой секретаря Канцелярии Главного правления заводов Ивана Зорина. В третий раз бежала в сентябре 1738 года. По поводу избрания ей меры наказания отправили представление в столицу тайному советнику генерал-майору Леонтью Соймонову. И получили от него конфирмацию: «Пойманную башкирку, которая была крещена и дано ей имя Катерина, за три в Башкирию побега и что она, оставя Закон Христианский, обасурманилась, за оное извольте приказать на страх другим казнить смертию – сжечь, дабы впредь, на то смотря, другие казнились». Указание из столицы было исполнено 30 апреля 1739 года, когда Кисякбика сгорела в огне.
Справедливости ради, надо отметить, что башкиры были одной из главных угроз Екатеринбургу. В 1735 году они взбунтовались из-за постройки Оренбурга, огнем и саблей дошли до Арамиля, но напасть на Екатеринбург не осмелились. Зато стремились захватить его, когда разрушительная волна пугачевщины накатилась на Урал. Для них заводы, возведенные на их исконных землях, стали неким воплощением Зла. Поэтому, влившись в отряды самозванного Петра III, они первым делом старались разрушить заводы. Врываясь на них, они жгли цеха и дома, выгоняли рабочих и их семьи, говоря: «Ступайте домой! Срок ваш кончился: отцы наши, которые отдали вам эту землю, умерли, а мы не хотим более уступать вам ее». 56 уральских заводов было сожжено и разорено пугачевцами.
И все же промышленность на Урале удалось сохранить от пожара народного бунта. А основная заслуга в этом принадлежит рабочему и мастеровому люду, который грудью встал на защиту своих предприятий.
Глава 4. Век XVIII. В разбойничьем окружении.
Екатеринбург представлял из себя город-крепость. Поэтому в нем было более или менее спокойно. Зато на много верст вокруг раскинулись малообжитые края, где вольготно чувствовали себя разбойники.
Сохранились предания об уральских Робин Гудах – Марзаке и Азове. В честь второго даже гора названа неподалеку от города Полевского. А спрятанные ими сокровища энтузиасты ищут до сих пор. Так, по преданиям, когда Азову (по другой версии Айзину) надо было уходить со стоянки на этой горе, он замуровал в пещере свой клад и спросил у своей ватаги: «Кто желает остаться при кладе?». Один разбойник вызвался. Азин его пристрелил и оставил, чтобы кости добровольца клад караулили. Якобы временами возле этой горы видят призрак Девки-Азовки, то ли жены, то ли пленницы атамана. Но только увидеть ее не к добру.
Где-то в районе Талицы есть Рыжанкова-гора, названная в честь другого разбойничьего атамана Рыжанко, прозванного в народе «Золотым» за цвет волос и награбленные им несметные богатства. Он их по легенде спрятал в «своей» горе. Якобы было у него волшебное колечко, которое ему некая сиротка подарила в благодарность за спасение. Ежели камушек на колечке повернуть, то любая гора откроется. Так, что у Рыжанко всегда был доступ к своим сокровищам. Но однажды он решил помыть пораненную руку, колечко снял, наклонился к ручью, а тут, откуда ни возьмись, появилась сыскная команда и повязала атамана. Оказывается у легендарного разбойника, в преданиях про которого воспевается как он лихо ограбил Васильево-Шайтанский завод, есть реальный прообраз – беглый крепостной крестьянин князя Шаховского, Андрей Плотников. Именно Плотников в ночь на 9 июня 1771 года со своей шайкой совершил вооруженный налет на этот завод. Владельцы завода братья Ширяевы строго настрого запретили жителям Шайтанки по ночам ходить и ездить по улицам. А потому разбойникам не составило труда незаметно войти в город. Одного из владельцев завода Ефима Ширяева разбойники убили. Потом захватили заводскую казну и сожгли в канцелярии все бумаги.
Есть весьма любопытная версия этих событий. Якобы братья Ширяевы получили этот завод от Демидовых, выдав замуж за одного из них свою сестру. И страшно лютовали на своем предприятии. Держали в клетках, к печам кандалами приковывали. Вот заводчане и наняли «Золотого атамана», чтобы он расправился с тираном.
Как бы то ни было, но сыскная солдатская команда уже 23 июня 1771 года напала на след разбойников и захватила «Золотого атамана» в плен раненым в районе Исетского озера. Может быть и правда, зря он колечко снял.
На Исетском почтовом тракте разбойничала шайка «полутатарина» Сибира, родом из аула Осман на реке Багаряк. Сам Сибир некоторое время был в пугачевском войске, а его люди участвовали в «дубинщине» — восстании крестьян Далматовского Успенского монастыря. Вместе с ближайшими соратниками он зимой отсиживался в некоей пещере на реке Исеть, которую до него облюбовали отшельники страрообрядцы. По костру, горевшему у входа в пещеру, разбойников выследили солдаты. Сибир выхватил из костра головню и бросился по ступеням в пещеру. Уже в полутьме, он выстрелил в преследователей, но у пистолета разорвало ствол. А потом раненый укрылся в гроте под названием Алтарь. Спустя много лет исследователи нашли и разорвавшийся пистолет, и затянутый глиной человеческий скелет.
Железную продукцию десяти уральских заводов отправляли караванами по рекам. Везли ее коломенки, напоминающие старинные ладьи, которые сопровождала солдатская команда. До Санк-Петербурга караваны плыли по полгода и нередко подвергались налетам. Так, рассказывают, что в 1769 году на Каме разбойники разграбили Сысертский и Ревдинский караваны, а главарь налетчиков, известный под прозвищем былинного героя «Иванко — Белая епанча», еще и заявил, что впредь все караваны за бесплатный проезд должны платить ему мзду – по пятьсот рублей серебром.
Но следует признать, что в целом государство сумело пусть не искоренить, но обуздать дорожный и речной разбой.
Глава 4. Век XVIII. Система правопорядка.
Любопытно, что Екатеринбург и уральская промышленность в целом своим созданием и процветанием во многом обязаны иностранцам. Одним из основателей города был голландец Георг Вильгельм де Геннин, а основы уральской металлургии закладывали в основном саксонские мастера. И зачинателями органов охраны общественного порядка стали иностранцы, причем пленные.
Первым солдатским подразделением, прибывшим на Урал для создания здесь промышленности, стал батальон Тобольского полка под командованием капитана Яна Кралевича, польского шляхтича, участник Северной войны на стороне шведов. Оказавшись в русском плену, он присягнул Петру I и стал верой и правдой служить России. В двух батальонах Тобольского полка, работавших на строительстве Екатеринбурга в 1723 – 1724 гг., числились 40 шведов из бывших пленников, в том числе почти все офицеры. Один из них, прапорщик Карл Брандт, будущий екатеринбургский полицмейстер, командовал 3-й ротой. Вслед за Кралевичем привел свой полк на Урал майор Иоганн Бриксгаузен, лифляндский немец, также воевавший недавно за шведов. Поскольку полиции на первых порах в Екатеринбурге не было, то именно солдаты под руководством шведов, немцев и поляка стали первыми стражами порядка. И именно им Главный командир уральских горных заводов генерал-майор де Геннин своим определением от 19 ноября 1731 года предписывал:
«Патрулировать в каждую ночь раза по два или по три по всем здешним квартирам и прислушивать, в которой квартире есть пьянство, крик и драки. И таких людей, кто б какого звания и чинов ни был, невзирая ни на кого, брать и приводить на гауптвахту под караул. А ежели кто противиться и отбиваться от ареста будет, с такими поступать яко с противники и брать под караул силою и наказывать батожьем пред фрунтом нещадно».
В этот же период по инициативе Татищева в Екатеринбурге для управления горнозаводским населением была создана Контора судных и земских дел, в составе которой в качестве члена присутствия был полицмейстер, с компетенцией, характерной для подобных должностных лиц в полицмейстерских конторах. Горнозаводская полиция существовала в Екатеринбурге отдельно от созданной позднее городской полиции до 1789 года, когда обе полиции были объединены.
В 1782 году императрица утвердила Устав Благочиния, определяющий устройство полицейского аппарата в городах. Управу благочиния в уезде возглавил полицмейстер (обер-комендант). Город делился на две части, охраной правопорядка в которых ведали частные приставы. Каждая часть делилась на кварталы по 50-100 дворов. Полицейский надзор в квартале осуществляли квартальный надзиратель и его помощник – квартальный поручик. Полицейские части, располагавшиеся обычно в съезжих домах, следили за сохранением тишины и спокойствия, боролись с пожарами и занимались еще большим количеством прочих дел – от осмотра мертвых и призрения подкидышей до надзора за постоялыми дворами и трактирами. На полицейские части возлагалось обычно и исполнение судебных решений.
Из-за малочисленности полицейскому аппарату трудно было контролировать круглосуточный порядок в городах. Поэтому в помощь полиции активно привлекались граждане. По распоряжению Пермского губернского правления от 27 апреля 1792г. положено было иметь «в здешнем городе Екатеринбурге ночных сторожей в каждой части по двенадцати, во обоих – двадцать четыре» и по одному «огнегасительному» мастеру в каждой части города.
Норму установили такую: один сторож на 256 саженей (550 метров). Дежурили с наступлением темноты «до пробития зари». В сторожа набирали местных жителей не моложе 25 лет, трезвого поведения и благонадежных. Им выдавались бляхи с указанием номера участка и свистки. А финансировались ночные охранники за счет специально сторожевого сбора с горожан.
Ныне такая система охраны порядка кажется патриархальной и в чем-то даже наивной, но необходимо признать, что действовала она довольно эффективно для своего времени. Немногочисленные полицейские, весь штат которых в Екатеринбурге составлял всего 85 человек, довольно успешно справлялись с происками криминального мира.
Глава 5. Век XVIII. Пенитенциарная система
В числе первых построек в Екатеринбурге, наряду с Горной канцелярией, школой и церковью, значится и острог, куда помещались беглые и те, кто совершил преступление уже здесь. Располагался он в самом центре города, во дворе Горной канцелярии (ныне здесь находится Горно-металлургический колледж и Уральская консерватория). Имелись в нем допросная изба и пыточный сарай.
Известно, что в этом остроге два года провел пойманный за конокрадство будущий сподвижник Емельяна Пугачева — полковник крестьянской армии Афанасий Соколов по прозвищу «Хлопуша». И там же он по приговору суда был подвергнут экзекуции — битью кнутом и вырыванию ноздрей, после чего отправлен на Нерчинские рудники.
Но самым беспокойным сидельцем этого острога разбойничий атаман родом из тверских крестьян Макар Воробьев по кличке Юла. Должно быть, прозвище он получил за жизненную активность. Чем он только не занимался, грабил, воровал, обманывал. Будучи сосланным на Урал, умудрился провернуть там небывалую по дерзости аферу. В октябре 1738 года он сговорился дворовым человеком майора Леонтия Угримова — Максимом Масловым ограбить екатеринбургский истеблишмент. Маслов объехал дома видных чиновников и богатых купцов, приглашая их от имени Угримова на званый обед в Главный командирский дом. Но только просил выдать ему для банкета серебряной посуды. Видимо это было в порядке вещей, поэтому гости без возражений выносили ему столовое серебро. В результате Маслов с Воробьевым нагрузили похищенным серебром полную бричку и уехали на ней из Екатеринбурга под Невьянск, где у Юлы был тайный схрон. Неблагодарное это занятие – связываться с разбойником. Едва они доехали до места, как Макар зарезал Максима и стал единоличным владельцем всего серебра. Но насладиться богатством не успел, поскольку вскоре был пойман. Любопытно, что проступок Маслова не сказался на карьере его хозяина. В 1739 году Леонтий Угримов был назначен начальником Канцелярии Главного правления заводов.
В Екатеринбургском остроге Юла сидел с 1739 года до конца жизни. Дважды бежал, после одного из побегов даже успел поатаманствовать в Пермских землях. Дважды приговаривался к смертной казни, но оба раза избежал ее, выкрикнув «слово и дело» и обещая показать залежи серебряной руды. Дважды приговаривался в вечную каторгу с вырезанием ноздрей и дважды к битью кнутом. Но под конец жизни сырые и мрачные казематы первой екатеринбургской тюрьмы надломили лихого разбойника. В сентябре 1761 года Юла смиренно просил перевести его из «будки» (карцера) в общую камеру, поскольку почти ослеп и зачах. Но ему отказали. Может быть, из-за того, что он так и не выдал место, куда спрятал екатеринбургское столовое серебро.
А первым пенитенциарным учреждением на Среднем Урале возможно стал камышловский острог. По дороге, пролегающей через территорию, где ныне стоит город Камышлов еще с XVII века водили каторжников в Сибирь, которая тогда для людей на Руси была «терра инкогнито» и представлялась страшным местом, откуда не возвращаются. Одна из последних остановок каторжных партий по пути в Сибирь 
находилась как раз в районе нынешнего Камышлова. И побег там казался каторжникам последней возможностью избежать страшной Сибири. Тем более, что и место для побега выглядело подходящим – можно было укрыть в камышах, которых на тамошних болотах были огромные заросли. Приходилось казакам, сопровождавшим партии ссыльных и каторжан задерживаться и заниматься поиском беглецов. Сначала они соорудили для себя времянки, а потом пышминские казаки под началом Семена Бутакова возвели Камышловскую слободу и острог при ней. А название слободе дали от слов «камыш» и «лов».
Глава 6. Век XVIII. Стражи порядка.
К сожалению, история не сохранила имена первых екатеринбургских полицейских, отличившихся в охране порядка. Но сдается, что тогда и не было особой нужды в профессии сыщика или следователя. Заплечных дел мастера в пыточном сарае умели добывать информацию и без всякой дедукции. Тем более, что у полицейских чинов были заботы поважнее: сохранить порядок в городе, оградить его от пожаров, башкирских набегов и пугачевского нашествия. А воров и убийц ловили всем миром.
Так, например, будущего полковника пугачевского войска Хлопушу, укравшего в степи 6 лошадей, сначала поймали башкиры из команды старшины Кинзи Асланова, в будущем другого пугачевского полковника. Хлопушу с двумя его подельниками отправили искупать вину на Вознесенский рудник. Но оттуда они сбежали и увели трех рудничных лошадей. На сей раз их поймали крестьяне села Вознесенского и 31 июля 1766 года доставили в Екатеринбург для следствия и суда.
Известно, что первым полицмейстером города был в 1734 году назначен поручик Московского драгунского эскадрона Семен Сикорский, выходец из дворян Ярославского уезда. Он был боевой офицер, участник Северной войны, а потому и к охране порядка подходил по-военному. Супротив преступников на ночь ставили переносные заграждения – рогаточные караулы, а городским обывателям по очереди были назначены ночные дежурства возле них.
Но уже в 1735 году его сменил на посту полицмейстера поручик Алексей Зубов. Правда, тот в свою очередь быстро сменил эту должность на место управителя Полевского завода. Заводом управлять было конечно прибыльнее, только в 1741 году Зубова отстранили от «хлебного места» за самовольную добычу меди. А полицмейстером в 1736 году стал швед Карл Брандт, попавший под Полтавой в русский плен. На Урале он стал для русских не просто своим, он стал самым незаменимым человеком в Екатеринбурге. Так он был и комендантом и полицмейстером, а временами и управителем надо всеми приписными крестьянами. Заведовал Брандт и строительством, и военными походами против взбунтовавшихся башкир, и борьбой с преступностью. Русские, подчеркивая, что Карл «свой мужик», звали его Карпом Петровичем. И главное, за что уважали «Петровича» — за то, что более ответственного человека, чем он на Урале 
было не сыскать. Главные лица города, сначала де Геннин, а потом Татищев и Угримов полагались на него в решении самых сложных вопросов. А Акинфий Демидов только на него соглашался оставить во время отлучек свою огромную промышленную империю и ходатайствовал об этом в государственные структуры.
Говорят, что Карл Брандт, присягая Петру I после Полтавской битвы служить России верой и правдой, оговорил себе право вернуться на родину после замирения русского царя со шведским королем. Спустя много лет, уже став из рядового драгуна поручиком и находясь в Екатеринбурге, он получил некое тревожное письмо с родины. И написал прошение с просьбой отпустить его в Швецию. Получив разрешение на годовую отлучку, Карл Брандт никуда не поехал, распаковал баулы и остался. А все из-за ответственного отношения к своему делу. В Екатеринбурге тогда в гостином дворе нашли фальшивые червонцы из меди, и Брандт вместо поездки на родину занялся расследованием.
На должности екатеринбургского полицмейстера «Карп Петрович» Брандт пребывал до самой своей смерти в 1750 году. Из трех его сыновей, один пошел на военную службу, двое — на горную.
Глава 7. Век XVIII. Староверы.
В XVIII веке на Урале осело много староверов, спасавшихся от репрессий. Известно, что староверы были работящими людьми, но при этом своего рода религиозными фанатиками, чем пользовались некоторые проходимцы.
Беглый 30-летний приписной Нижне-Тагильского завода Василий Сапогов, принявший в бегах старообрядческое иночество и монашеское имя Варламей явно умел «жечь глаголом сердца людей». Он проповедовал в раскольничьих общинах, призывая людей к самосожжению. В результате староверы завещали ему свое имущество, а сами протестуя против отсутствия благочестия в церквах устраивали массовые самосожжения. После страстных проповедей отца Варламея в 1756 году на Святой неделе в деревне Смолиной сгорели по своей охоте восемьдесят человек, а ночью 31 декабря 1760 года в деревне Катараче сгорели еще сорок человек, пожитки и деньги завещав духовному своему отцу.
Разбогатев, отец Варламей ушел на нелегальное положение, но его сгубила жадность. Он решил завладеть дорогими церковными староверческими книгами, якобы хранившимися у некоей 70-летней раскольницы. Задержали его в Екатеринбурге в марте 1761 года, переодетого крестьянской девкой.
Олег Логинов
Продолжение — Между добром и злом ч.2
Статьи и фоторейтинги по теме:
