Олег Логинов. «ОХОТНИК ЗА БУТЛЕГЕРАМИ». (THE BOOTLEGGER HUNTER). (Часть 3)

«ОХОТНИК   ЗА    БУТЛЕГЕРАМИ»

(Часть 3)

 ВЯЗОВ    В     БОЛЬНИЦЕ

Деятельные натуры, типа вязовской, не терпят покоя, особенно больничного. Поэтому появлению в палате женщины Виталий обрадовался, хотя ее строгий вид и синий форменный прокурорский мундир не сулили ему ничего хорошего. Дама решительно прошествовала к его постели, присела сбоку, достала из папки бумагу, ручку и лишь тогда представилась:

— Я — следователь прокуратуры Муромова Галина Матвеевна. Мне по­ручено вести ваше дело.

— Очень приятно, — широко улыбнулся Вязов, не взирая на отдающий холодом взгляд посетительницы.

— Не могу сказать того же! — отрезала она и по-деловому добавила: — Мне необходимо допросить вас.

— В качестве кого? — продолжая улыбаться, поинтересовался Виталий.

— Пока в качестве подозреваемого.

— Ничего себе! А я полагал, что в качестве потерпевшего. И в чем же меня подозревают?

— В убийстве Ирины Гуревич.

— Не слабо! И зачем же мне было ее убивать?

— О мотивах мы поговорим позже, а пока выполним формальности.

Пока Галина  Матвеевна  заполняла биографические данные Вязова в протоколе допроса, он между ответами на ее вопросы задавал свои:

   —  А сколько вам лет? — А что вы заканчивали? — А вы замужем?

Следовательше это скоро надоело, и она произнесла:

— Вязов, перестаньте паясничать! Ваше положение весьма серьезное, поэтому шуточки тут неуместны!

— Здоровая шутка юмора уместна всегда! Тем более в больнице и в общении с представителем прокуратуры, — усмехнулся Виталий. — Я, если б мог, еще и сплясал  вам. Знаете, как у Роберта Бернса: » Как весело, отчаянно шел к виселице он. В последний раз, в последний пляс пустился Макферсон». А, в общем, не обращайте внимание. Я здесь соскучился по человеческому общению. Потому  согласился отвечать на ваши вопросы, а не воспользовался статьей 51 Конституции и не отказался давать показания.

— Можете отказаться. Еще не поздно.

— Будь на вашем месте Корытин, я непременно бы так и поступил. Почему-то я думал, что допрашивать меня придет именно он. Кстати, как он поживает?

— Хорошо. Ушел на повышение в областную прокуратуру.

— Большому кораблю большое плавание,- с сарказмом заметил Вязов. — Дерьмо имеет обыкновение всплывать кверху.

— Что ж вы так о Корытине отзываетесь?

— А он меня год назад посадить пытался.

— Так вы случаем не рецидивист? — усмехнулась Муромова.

— Скоро стану. Любопытная тенденция вырисовывается — как только заканчивается неудачей попытка жуликов меня купить, как сразу после этого прокуратура начинает мне шить дело.

— Я не шью вам дело и не выполняю заказ криминальных структур, а делаю свою работу.  И намерена сделать ее хорошо.  А вас, Вязов, я бы попросила впредь воздержаться от разного рода инсинуаций.

Виталий засмеялся и прижал руку к сердцу и произнес:

— Обещаю воздерживаться от инсинуаций. Правда, еще бы знать, что это такое. Просто, я хотел предостеречь вас от одной ошибки — не считайте меня злодеем. Знаете, говорят, события в истории первый раз происходят в виде драмы, а повторяются уже в виде фарса. Год назад отвратительный тип Корытин очень хотел отправить меня в тюрьму за то, чего я не совершал, а теперь приходит привлекательная женщина, которая так же желает определить меня в казенный дом, и тоже за то, чего я не делал.

— Вот и давайте разберемся в случившемся, — предложила Муромова. — Итак, как давно вы знаете Гуревич? При каких обстоятельствах познакомились?

— Познакомились мы с Ириной недавно. Я проводил обыск в доме Пахомова. Знаете кто это?

— Знаю, — сухо кивнула следовательша. — Продолжайте.

— Его самого дома не было, но была референт Пахомова — Ирина Гуревич. Наверное, мы друг другу понравились,  поэтому встретились позже пару раз.

— Однако, обстановка в квартире Гуревич — ужин на двоих при свечах, не очень соответствует встрече малознакомых людей.

— И, тем не менее, это так.

— Расскажите, как произошла ваша последняя встреча?

— Ирина позвонила мне на работу, пригласила в гости. Я приехал. Мы посидели, выпили. Я отключился, и больше ничего не помню. Очнулся уже здесь.

— Вы знаете, что у вас в организме был обнаружен сильнодействующий наркотик?

— Знаю. Врачи просветили.

— Имеются основания полагать, что вам его подсыпала в кофе Гуревич. Вы можете сказать, почему она это сделала?

— Не имею понятия. Женщины такие непредсказуемые существа, что от них можно ожидать чего угодно.

— Вы находились с Ириной в интимных отношениях?

— Галина Матвеевна, дорогая, да при чем здесь это? Вы понимаете, что Ирина работала не на кого-нибудь, а на Колчедана! Я не  сомневаюсь, что инициатива подсыпать наркотик исходила от него, хотя и понимаю, это пока недоказуемо. Судите сами: зачем ей было меня травить, а мне ее убивать?

— Может быть, она ощущала угрозу, исходящую от вас?

— Помилуйте, какая угроза ей могла исходить от меня?

— Ну, например, вы могли попытаться путем насилия заполучить у нее некие документы, компрометирующие вас.

— Да какой-такой компромат на меня может быть, чтобы я ради его заполучения стал применять насилие к женщине?!

— Скажем, документы о том, что вы совершили убийство?

— Глупости!

— Отнюдь. У нас имеется кое-какая информация, на основании которой я попробую реконструировать цепь событий в тот вечер, а вы попробуйте меня опровергнуть, если сможете. И предупреждаю, лучше не врите. Себе же сделаете хуже. Итак, Ирина Гуревич вас любила. Я беседовала с ее лучшей подругой и та мне об этом рассказала. А еще она мне сказала, что Ирина располагала некими документами о том, что вы застрелили человека в загородном коттедже, которыми хотела привязать вас к себе. Я так полагаю, что Ирина сказала вам об этих документах, а вы испугались, что она их кому-нибудь передаст, и задушили ее. А после решили обставить произошедшее как ограбление, и забрали ее драгоценности. Только не успели уйти, поскольку отключились от наркотика, который она вам подсыпала, когда поняла, что вы готовы ее убить. Ну что, разве не так было?

— Ерунда на постном масле! Я не стану вас переубеждать, так как уверен, что вы малость зациклились на своей версии. Просто скажу, что к смерти Ирины наверняка имеют самое непосредственное отношение те два парня, которые вытащили меня на улицу. Иначе, зачем им было убегать от милиции?

Муромова покачала головой.

— Ваши друзья из ОБЭП посчитали так же. Они помогли нам найти того второго парня, который скрылся с места происшествия. И знаете, что он говорит? Когда он вошел в квартиру Гуревич, она была уже мертва. И у нас нет оснований ему не верить.

— Зато есть основания не верить мне, — горько усмехнулся Виталий. — Ладно, дайте срок, встану на ноги и сам распутаю этот клубок. Найду вам настоящих убийц.

— Вам уже не выбраться, Вязов, вы влипли всерьез и надолго, — покачала головой Галина Матвеевна и, как показалось Виталию, с сочувствием к нему.

Когда прокурорская следачка закончила процедуру допроса и удалилась, Вязов безвольно откинулся на подушке и закрыл глаза. Ситуация складывалась крайне скверно. Без вины виноватый, он оказался втянутым в трагическую непонятную историю и, валяясь здесь, на больничной койке, практически ничего не мог предпринять, чтобы разобраться в ней и попытаться выпутаться. Правда, обстановка позволяла спокойно все обдумать, и он решил этим воспользоваться.

Погруженный в тяжелые мысли, Виталий не сразу заметил, что в палате появился кто-то еще. И вздрогнул, услышав рядом знакомый голос:

— Ну что, развратник бессовестный — живой? Лежишь тут, отдыхаешь, прохлаждаешься……

Вязов открыл глаза, улыбнулся и произнес:

— О, Жанна! Какими судьбами?

— Да вот, зашла в глаза твои бесстыжие посмотреть и клизму поставить!

Белый халат, высокая накрахмаленная шапочка и очки придавали Васьковой новый образ строгой докторши, но манеры остались прежними.

— А медицинский наряд тебе очень к лицу. Ты в нем потрясающе сексуально смотришься. Может быть, приляжешь на минуточку ко мне на кровать? — предложил Виталий и откинул край одеяла.

— Щас! Разбежалась! Таких кобелей как ты, Вязов, надо еще в ко­лыбели кастрировать.

— Жанночка, что за ужасти ты говоришь? И вообще, к больным принято проявлять сочувствие и заботу, а не ругать их.

— А ты думал, что я после порнографического кина с твоим участием стану сюсюкать. Этого, господин Гадюкин, вы от меня никогда не дождетесь! Короче, я пришла сюда, чтобы сообщить: между нами все кончено. Прошла любовь, завяли помидоры. Я просила Игоря передать тебе это, но он сказал, что не может, мол, к тебе никого не пускают. Пришлось устроить маленький маскарад и объявить о нашей размолвке лично.

— Подожди, Жанна. Объясни толком — какое кино? Что произошло? Я ведь тут лежу и ничего не знаю.

— Как вы менты любите говорить, незнание не освобождает от ответственности. А дело в том, что в тот вечер, когда тебя отравили, мне в офис принесли одну пленочку. Интересную такую. С крутой порнухой, а ты там в главной роли.

— А знаешь, что еще мы, менты, говорим: каждый обвиняемый имеет право на защиту. Меня и так со всех сторон флажками обложили, как волка. Я и убийца, и грабитель, а теперь оказывается еще и порноактер. И никто не желает дать мне шанс, чтобы оправдаться. Понимаешь, меня натурально топят, и ты тоже принимаешь в этом участие. Ну хоть ты-то подожди, дай мне воздуха глотнуть и постараться выплыть. Тот, кто тебе эту пленку передал, он же того и добивался, чтобы мы рассорились. Так стоит ли сейчас ему подыгрывать? Дай мне время оклематься, разоб­раться в происходящем, а потом спокойно все обсудим. Сейчас, как никогда, мне нужна твоя поддержка и помощь!

— Какая помощь?

— Для начала расскажи: кто, при каких обстоятельствах принес тебе пленку?

Жанна начала рассказывать, но закончить не успела. Негромко прозвучал зуммер телефона. Васькова извлекла из-под халата сотовый, выслушала информацию и сообщила Виталию:

— Я подругу в коридоре на стреме оставила. Она говорит, что врачи с обходом идут по палатам. Пора мне смываться.

— Подожди, — остановил ее Вязов. — Оставь телефон. Хоть какая-то связь у меня с внешним миром будет.

После короткого внутреннего колебания, Жанна сунула трубку ему в руки и выскользнула за дверь.

Ночной звонок Вязова был для меня полнейшей неожиданностью.

— Ты что сбежал из больницы? — спросил я.

— Нет.  Разжился по случаю сотовым телефоном. Но для конспирации днем прячу его в матрац и звоню ночью.

— Ну, ты умеешь устраиваться! И палата у тебя отдельная, и покой охраняют, да еще и телефонизировался. А эротический массаж тебе там еще не прописали?

— Игорек, извини, мне не до шуток. Положение у меня аховое, и вся надежда только на тебя. Выручай.

— Виталий, честное благородное слово, только о том и думаю, как тебе помочь. Но что сделать, просто ума не приложу. Мне тут удалось второго парня вычислить, из той сладкой парочки, которая тебя из квартиры вы­волокла, но я слышал, что ничего хорошего из этого не получилось.

— Все нормально, Игорь. Я в курсе, что ты его нашел. Спасибо. А теперь слушай меня внимательно. С этим парнем нужно еще поработать. Мне следачка сказала, что она определила его в СИЗО. Переговори с ребятами из оперчасти, чтобы организовали разработку. Выясни о нем как можно больше. Скорей всего, он принимал участие в убийстве Ирины, и нужно найти этому подтверждение. Второе. Кто-то Жанне передал пленку, на которой я заснят с референтшей.

— Знаю, даже смотрел ее, — сообщил я. — Ты на ней очень колорит­но выглядишь. У тебя блестящие кинематографические перспективы. Только не останавливайся на достигнутом. Знаешь, Сталлоне тоже начинал с порнухи, снялся в фильме  “Итальянский жеребец”. Твой дебют в кино не хуже.

— Обойдемся без комментариев. Я тут пораскинул мозгами, и мне в голову пришла одна мысль. Понимаешь, жуликам не было никакого резона снимать меня на видео, а потом подбрасывать пленку Жанне. Тут чувствуется женская рука. Вероятно, Ирина сама все это и организовала. Почему я так думаю, объясню потом. А пока хочу, чтобы ты наведался к референтше на квартиру и проверил наличие спрятанной видеокамеры. Раз ты видел запись, то примерно можешь сориентироваться, откуда велась съемка. И третье. Самое главное. Мне кажется, что весь сыр бор разгорелся из-за проверки по хищению акций Кедровского гидролизного. Ни в коем случае нельзя сейчас приостанавливать эту проверку. Игорь, пожалуйста, займись ею. Материалы лежат у меня в сейфе. Ключи от него, правда, я потерял, но у секретарши должны быть дубликаты. Прежде всего займись поисками судебного пристава.

— Ага, ищи ветра в поле. Он, наверное, уже на Канарах загорает.

— Не думаю.  Мне кажется, что он еще в России. Игорь, нужно постараться его найти.

— Знаешь, Виталий, похоже, что от ЛСД у тебя начали проявляться задатки большого милицейского начальника. Тебе нужно не просто озабо­тить человека, а поставить перед ним глобальные задачи.

— Игорь, я все понимаю. Но и ты меня пойми. Без твоей помощи мне каюк. Вот выпутаюсь из передряги, на все дежурства вместо тебя ходить буду, обещаю.

— Ладно, разберемся. Что смогу, сделаю.

                         

ВИДЕОАЛИБИ

Я действительно всей душой хотел помочь Виталию, поэтому, хотя и был уверен в бесперспективности полученных от него заданий, с утра отправился их выполнять. В порядке очередности.

Первым делом я направил свои стопы в следственный изолятор, ко­торый в простонародье часто называют городской тюрьмой. Дело в том, что он расположен почти в центре города и за счет своего монументального,  зловещего вида является своеобразной достопримечательностью. Вообще, наш СИЗО имеет давнюю историю, и табличку, что данный объект является памятником старины, на нем, вероятно, не вешают лишь потому, что он и так охраня­ется государством гораздо лучше всякого музея.

В начале XVIII века, когда на реке Исети появился город Горноуральск, в его новой тюрьме царил тихий патриархальный уклад. Весьма просто решались и столь насущные ныне вопросы финансирования. Арестанты сами заботились о своем пропитании – закованные по двое колодники ежедневно под конвоем отправлялись на базар просить милостыню. А охранники зарабатывали детишкам на молочишко тем, что загоняли на тюремный двор шатающийся по улицам скот, а потом за выкуп возвращали его хозяевам. Однако не прошло и сотни лет, как новая тюрьма превратилась в старую и уже не могла вместить всех арестантов. Государь император лично утвердил план тюремного замка, который следовало возвести в Горноуральске. Подряд на строительство выиграл купец второй гильдии Крылов, который обещал затратить на строительство меньше всего средств. В 1828 году при молебне тюремный замок был заложен на Московском везде в город и в 1830 году сдан. С тех пор он верой и правду служит городу, оберегая своими стенами и решетками законопослушную часть населения от незаконопослушной.

Честно говоря, бывать в СИЗО я не люблю. Его атмосфера на меня давит. Это из области мистики, но, наверное, действительно у каждого здания существует своя аура. Страдания многих поколений узников, по­ток их ненависти ко всему и вся плотно сконцентрировались в ауре СИЗО и окрасили ее в зловеще черный цвет.

Впрочем, на персонал СИЗО атмосфера сего печального места не действует. Видимо, у людей, работаю­щих здесь, вырабатывается иммунитет к темным силам, витающим в  пространстве данного пенитенциарного учреждения. Лихие, бойкие на язык контролерши улыбаются и прикалываются над приходящими сюда по долгу службы молодыми следователями. Тертые кумы из оперчасти без помех для здоровья глушат крепчайший чифирь, весело балагурят со звероподобными урками и в обеденный перерыв отчаянно режутся промеж собой в «мандавошку», разновидность игры в кости, сделанные из хлеба.

Бывший мой коллега Юрка Коньков несколько лет назад перешел на работу в оперчасть СИЗО и уже вжился в его мир сердцем и душой. Предпочел чифирь всем другим напиткам, научился распускать пальцы веером и “ботать по фене”, как настоящий зек, а главное, неплохо освоил специ­фику организации внутрикамерной оперативной работы.

— Юрка, выручай, — взмолился я. — Понимаешь, Вязова чуть на тот свет не отправили, а теперь ему еще и дело шьют. Грозятся к вам на постой определить.

— Какие проблемы, — невозмутимо заметил Конек, — примем по выс­шему классу. Лучшую камеру подберем, подогрев организуем. Виталий же уже был у нас раз. Вроде, не жаловался на наше гостеприимство.

— Да нет, мне совсем не это нужно. Тут у вас один парень сидит. Похоже, что Вязов за его грехи отдувается. Нужно бы этого парня поп­рижать, чтобы он раскололся.

— Какие проблемы, Игорь, сейчас его поднимем сюда, пообещаем перевести в “обиженку”, он у нас мигом расколется.

— Вряд ли. Он, хоть и не блатной, но калач тертый. В “обиженке” такой шухер наведет, что не рады будете. Мне просто нужно, чтобы он у вас спокойно не отсиживался, а занервничал, задергался, постарался бы установить связи с волей. Короче, нужна о нем всесторонняя информация. Сможешь организовать?

— Какие проблемы, организуем.

— Заранее спасибо. Я поеду, дел много, завтра позвоню.

Вторым номером намеченной Вязовым для меня программы было посещение квартиры Ирины Гуревич. После того, как в прошлый раз мы с Петровичем вышибли в ней дверь, замок на скорую руку починили и жилище опечатали, то есть аккуратно заклеили вход бумажными полосками. Отцепить их для меня большого труда не составило, а вот искусством взлом­щика я еще не овладел. Снова пришлось обращаться к соседу:

— Здравствуйте. Я из милиции. Мы у вас были недавно, помните? Вы кувалду еще разок не дадите?

«Тещу» сосед обратно в гараж еще не сподобился отнести, и выста­вил ее на лестничную площадку.

На сей раз хватило одного удара, чтобы дверь распахнулась. Вид комнаты, где мы нашли Ирину, навеял на меня неприятные воспоминания, но я постарался убрать эмоции на задний план, и деловито приступил к поискам видеокамеры. Сделав из пальцев прямоугольник и глядя в него, словно оператор, начал выбирать подходящий ракурс. Когда диван в рам­ке оказался примерно под тем углом, как выглядел на пленке, запечатлевшей совокупление на нем Виталия с Ириной, я обнаружил, что нахожусь возле ночника, стоящего на небольшом столике в углу комнаты. Искомая техника нашлась под крышкой ночника. Вместо лампочки в нем находилась маленькая цифровая видеокамера. «Ну, Вязов, ты — голова!» — мысленно поаплодировал я товарищу. Потом реквизировал камеру и постарался скрыть свое присутствие в квартире. Приладил на место замок, захлопнул дверь и присобачил обратно бумажные наклейки.

Перед тем как приступить к третьему номеру программы, я по дороге в райотдел купил шоколадку. Но не от того, что люблю сладкое, а от того, что его любит наша строгая секретарша. Путь к сердцу женщины тоже порой лежит через желудок, и я в этом убедился, когда секретарша без лишних вопросов выдала мне дубликаты вязовских ключей.

В сейфе у Виталия, как у всякого нормального опера, черт  запросто мог бы сломать ногу. Пришлось вытащить все содержимое на стол и по листику перебрать кипы бумаг. Только, несмотря на все старания, мате­риалов по Кедровскому гидролизному заводу я не обнаружил. Это было очень странно, поэтому  для верности обшарил еще и вязовский стол, но  там их тоже не нашел. Петровичу я пока решил о данном факте не докладывать, а выяснить еще раз у Вязова куда он положил материалы.

Потом, вернув ключи секретарше, отправился к экспертам. Там шоколадкой не обошлось, за срочность пришлось пообещать бутылку. Но когда мы начали проверять запись на видеокамере, и они, и я забыли обо всем. Запечатленные на ней кадры смогли бы стать украшением передачи “Случайный свидетель” на REN-TV. Это была фантастическая удача! На экране сцена удушения негодяем Батт-Хедом несчастной Ирины Гуревич смотрелась весьма драматично. «Ну, Вязов, ну, сукин сын, и везучий же ты!» — мысленно порадовался я за товарища.

Эксперты сделали мне копию на видеокассету стандартного размера, и я потопал к Петровичу. Тот посмотрел запись и невозмутимо спросил:

— Как к тебе попала эта пленка?

Я рассказал.

— Придется положить видеокамеру на место.  Нужно будет изъять ее процессуально грамотно, согласно постановления, в присутствии понятых, и  все-такое. Ясно?

— Ясно…, — растерянно кивнул я.

— Тогда действуй. А я поеду в прокуратуру, скажу, что к нам поступила оперативная информация будто бы Гуревич сняла свое убийство на видео.

Спорить не имело смысла.  Наша Фемида даже с завязанными глазами зорко бдит за происхождением вещественных доказательств. И обнаружен­ные при туманных обстоятельствах зачастую отметает.

В общем, пришлось мне снова возвращаться на квартиру Гуревич. Сосед, увидев меня снова, ни слова не сказал, но видом своим показывая как я ему надоел, молча выставил кувалду за порог. Я вернул цифровую видеокамеру на место. Как рекомендуют в детективах, протер носовым платком предметы, которые трогал, потом починил замок, закрыл дверь и приляпал на место уже заметно измочаленные полосы бумаги.

Оперативная информация — это нечто вроде сигналов из космоса. Доказать или опровергнуть, что она имела место невозможно. Поэтому прокуратуре лишь оставалось принять сообщение Петровича на веру и оформить постановление на обыск квартиры Гуревич. На сей раз видеокамера была извлечена из ночника процессуально грамотно и приобщена к уголовному делу. У Вязова появилось железное алиби, что он не убивал Ирину. Однако следователь прокуратуры Муромова сказала, что не исключает возможность соучастия Виталия в преступлении. Мало того, что Бивис и Батт-Хед назвали его при пэпээсниках своим приятелем, так еще  у него в карманах обнаружилось золотишко Гуревич.

— Ну, Вязов! Проще вытащить из болота бегемота, чем тебя из того дерьма, в которое ты попал! — изрек Петрович после того, как обрисовал мне ситуацию.

Ночью мне опять позвонил Виталий. Я отчитался ему о проделанной работе. Известие об обнаруженной у Ирины видеокамере он воспринял не как потрясающее везение, а словно само собой разумеющийся факт. Зато, когда я сообщил, что не нашел у него в сейфе материалов по Кедровскому гидролизному, потерял свою невозмутимость.

—  Да ты что?! Не может быть! Они должны быть в сейфе! Ты хорошо посмотрел? — чуть ли не кричал он в трубку.

Я заверил, что перебрал каждую бумажку, но материалов так и не нашел. Вязов выругался от расстройства и отключился. Ей богу, странный человек. Ему за свою судьбу надо переживать, а он за работу головой болеет.

                                

КАРТЫ  ДО  ДОБРА  НЕ ДОВЕДУТ

На следующий день мне позвонил Юрка Коньков и попросил привезти чая.

— Какие проблемы, — ответил я его любимым выражением, — пачек пять хватит?

— Не хватит, — заявил он. — Я не для себя прошу. Мой человек по твоему заданию угорел на двадцать пять кило. Теперь ему или чай, или вилы.

Час от часу не легче. Я не знал каким образом угорел юркин сексот, но отдуваться нужно было мне, а четверть центнера чая в пересчете на деньги составляла мою месячную зарплату. Впрочем, я мог потерять всего лишь деньги, а сексот лишиться здоровья или даже жизни. В тюрьме арбитражных судов не существует, и за долги приходится отвечать по понятиям. Делать нечего, надо юркиного человека выручать. Я отправился к Петровичу. Он внимательно выслушал меня, успокоительно похлопал по плечу, мол, не кручинься добрый молодец, и в два счета снял проблему с повестки дня:

— Возьми в камере хранения сколько надо. Только акт составь на уничтожение. В комиссию включи и меня. Придется ради благого дела пойти на нарушение.

Не тратя времени даром, я немедленно отправился в подвал. Там, в помещении медицинского вытрезвителя одну комнату приспособили для хранения вещественных доказательств. Чего-чего, а чая в ней оказалось навалом.

Месяц назад Пашка Бородянский накрыл в одной студенческой общаге подпольный цех, организованный грузинами. Те привозили с родины дешевый чай в мешках, в какой-то типографии изготовили бумажную упаковку для индийского со слонами и наняли наших студенток в фасовщицы. Трудилась на них чуть ли не половина женского населения общежития. Девчонки ради прибавки к стипендии в свободное от учебы время усердно клеили коробочки и объединяли в них грузинское качество чая с товарным видом индийского. Как это нередко происходит в нашей практике, сначала Пашка отловил организаторов цеха и возбудил на них уголовное дело за незаконное предпринимательство, а потом они, отпущенные под подписку о невыезде, дружно слиняли из города. В результате изъятый чай осел в нашей камере хранения и постепенно превращался из вещдоков в безхоз. Как говорится, от большого взять немножко — это не грабеж, а дележка. Я прихватил несколько мешков, загрузил их в багажник своей машины и составил акт, будто бы 25 кило чая съели мыши. На иную уважительную причину моей фантазии не хватило, но и эта показалась руководству убедительной. Акт мне подписали.

Когда я заволок в кабинет оперчасти СИЗО мешки с чаем, Коньков заметно повеселел.

— Ну, молодец, Игорь. А я уже было расстроился. Человечку своему пропистон вставил за то, что он так продулся.

— Юрка, ты расскажи толком, что произошло?

Рассказ Конькова был ярок и колоритен. Он в лицах передавал диа­лог участников действия, для достоверности обильно пересыпая речь спе­цифическими тюремными жаргонизмами. Его повествование и жестикуляция настолько соответствовали реальным событиям, что я ясно представлял их, словно они разворачивались в моем присутствии.

В общем, выполняя мою просьбу поприжать Бивиса, Юрка решил подвести под него своего сексота — “старового каталу”, то бишь опытного картежника, который должен был обыграть его впух и прах, и тем самым поставить в трудное положение. Коньков организовал подселение каталы в камеру к Бивису и спокойно отправился играть с коллегами в «мандавошку», будучи уверен, что опытный сексот все сделает как надо. Действительно, катала, для которого тюрьма была дом родной, без проблем освоился на новом месте, представился камерному пахану, свирепого вида амбалу по кличке «Тарас», и получил козырное место на шконке. Сразу брать быка за рога он не стал, освоился в хате, присмотрелся «ху их ху», вычислил Бивиса. Уже вечером, после ужина достал стирки (карты) и стал зазывать желающих скатать по маленькой. Побаловавшись с пацанами в очко, сумел вовлечь в игру и Бивиса. Но тот, продувшись пару раз по мелочи, скривился и заявил:

— Отстой. Одни бакланы в очко режутся. Я выхожу.

— Нормальная фартовая игра, — пожал плечами катала. — Если зассал, так и скажи, а то начинаешь пургу гнать — игра ему не нравится. Если хочешь знать, в очко в самых крутых казино шпилят.

— Ну вот, типа, каждый пельмень мне сейчас про казино и «блэк джек”, станет рассказывать, — усмехнулся Бивис.

— Давай в чо другое перекинемся: в буру, в секу, в рамс, в преф, в покер. Я во все, чо хошь, могу, ежели на хороший интерес. Слабо?

Подначивать потенциальную жертву — немаловажная составляющая искусства карточных шуллеров, и вскоре катала сумел завести Бивиса.

— Ну, если хочешь с голой задницей остаться, давай в тысячу. Очко — бакс, — предложил тот.

— Заметано, — кивнул катала. — Только третьего надо. Братва, кто в тыщу играет?

И тут случило то, чего сексот не ожидал. Тарас раздвинул публику, сел рядом и заявил:

— Я играю.

А потом случилось то, чего уже не ожидал никто. К игрокам протиснулся невысокий пухлый паренек в очках с большими линзами и спросил:

— Возьмете четвертым?

— Ты кто? — поинтересовался катала.

— Вова, — пожал плечами паренек.

— Ну, садись, Вова, — кивнул катала, полагая, что принимает в компанию пустого лоха, то есть человека, который однозначно проиграется и заведомо неплатежеспособен.

В это время Тарас взял в руки колоду, внимательно осмотрел карты и заявил:

— Коцаные стирки, однако. Надо бы заменить.

Катала похолодел. Действительно, карты были мечеными. Однако пахан не стал заострять на этом внимание, только одарил сексота убийственным взглядом. И шулер сразу понял — Тарас сегодня должен вы­играть, а он  — приложить все усилия, чтобы так случилось. Кто-то протянул другую колоду, изрядно потрепанную.

— Убери эти мутузки, — скривился пахан.

Потом встал и достал из матраца еще новую нераспечатанную колоду, чем вызвал уважительный гул сокамерников, поскольку тюрьма не казино и неигранные карты тут редкость.

— Шпилим на счастье! — веско объявил Тарас и начал сдавать на туза.

В переводе на нормальный язык его фраза означала, что «игра честная». Однако приз «файер плей» от международной организации спорта он бы не получил. При первой же раздаче катала своими чувствительными пальцами ощутил, что  углы у карт подпилены.

Наверное, работавший на Конькова, шулер в своей криминальной профессии не достиг больших высот. К тому же он оказался в непростой ситуации. Во-первых, пришлось работать в одиночку. Во-вторых, над ним довлело обязательство перед опером крупно обыграть Бивиса. А в-третьих, ему нужно было сделать, чтобы в выигрыше остался Тарас. Тот ока­зался неважным картежником, и катале приходилось буквально тащить его наверх, зачастую жертвуя своей хорошей картой. А еще большим сюрпризом для сексота стала игра Вовы. Паренек, как говорится, видел за версту, просчитывая длинные многоходовые комбинации и успешно их осуществляя. Вова с блеском опускал на землю зарвавшихся игроков, перехваливая их козыри своими. Его расчетливость удивляла даже видавшего виды шулера, а поскольку он сначала не воспринимал парнишку всерьез, то, когда хватился, было уже поздно.

Игра приближалась к концу. Лидировал с большим отрывом Вова. Тарас и катала шли почти вровень. А вот Бивис сидел в большом минусе без всяких шансов выправить положение. Правда, он сам еще не осознал, что дело его безнадежно, и азартно рисковал, пытаясь отыграться. Но то был явно неудачный для него день. Молодой очкарик и пожилой шулер раз за разом сначала загоняли Бивиса на высокий заклад, потом пасовали и, сбрасывая друг другу карты покрупней, делали так, что тому не хватало нескольких очков до объявленной цифры.

Бивис злился. И особенно на Вову, который был в самом большом выигрыше, поэтому то и дело отпускал реплики в его адрес. Тот тоже не лез за словом в карман и крыл не только карты Бивиса, но и его фразы. Они подобно фехтовальщикам обменивались уколами, но их словесные выпады велись на таком необычном слэнге, что непривычно звучали даже в тюрьме, где особенно в ходу ненормативная лексика. Тарас и катала, сидя с отвисшими челюстями, просто охреневали, когда слушали торг примерно следующего содержания:

— Полный отстой! — прокомментировал пришедшие к нему карты Бивис и, чуть помолчав, добавил: — Ладно, пять скажу.

— Маст дай, — печально заметил Вова, разложив по мастям свои карты и, выдержав паузу, произнес: — Рискну. Десять!

Катала был на раздаче, Тарас пасанул, и торг продолжился.

— Вова, ты основательный упырь, но до моей задницы тебе не достать. Пятнадцать! — заявил Бивис.

— Только не пингуй меня за ламера, — скривился паренек. — Я же знаю, что ничего серьезного у тебя на руках нет. Двадцать!

Сказав «двадцать», Вова сделал заявку на то, что обязуется набрать 120 очков. Это рубежная ставка, поскольку больше можно объявлять, только имея на руках “хваленку”, т.е. марьяж. Бивис сделал вид, что очень расстроен.

— Заглючил что ли? Говори, твое слово, — поторопил его Вова.

— Обломись, пельмень! Двадцать пять! Добро пожаловать на психоделический сейшн! — с торжеством в голосе воскликнул Бивис, думая, что перебил предельную ставку соперника.

— Рано радуешься, чайник. Сто тридцать!

— Баклан, ты совсем охренел. Сто сорок!

Вова, решив, что поднял ставку достаточно высоко, отступил:

— Ладно, играй, недопаченный, только не надорвись.

— Снимай штаны, кретин. Сейчас я тебя сделаю, — с довольным видом сказал Бивис и, смеясь, захрюкал.

Однако расчет Вовы оказался более верным. Он не стал зацикливаться на возможности использования имеющейся у него “хваленки”, а сыграл на Тараса, сбрасывая ему наиболее большие свои карты. В результате Бивис не добрал трех очков и «влетел».

Крупный проигрыш в первой игре Бивиса не смутил, а вверг в еще больший азарт. Он предложил опять расписать «тысчонку». Партнеры согласились. Игра продолжалась почти до утра при свете ночника, закрытого от дверного глазка одеялом, и закончилась только при полном истощении сил всех участников. Но спать никто не лег, пока не был произведен подсчет бабок. С учетом того, что по договоренности каждое очко оценивалось в доллар, Вова выиграл сумму, достаточную для приобретения подержанного «жигуля». Правда, Тарас тут же малость охладил его радость, заявив, что половину выигрыша придется отстегнуть в общак. Сам бугор тоже мог быть доволен, хотя причитающаяся ему сумма была значительно меньше. Катала оказался в минусе. Несколько раз он рискнул, пытаясь удержать в игре Вову, когда тот «сидел на бочке» и сделал это неудачно. После оглашения результатов Тарас сказал катале, что, если у того нет баксов, он может рассчитаться чаем по курсу. Тут же на месте прикинули, сколько это выйдет и сошлись на 25 кило. А вот Бивис проигрался в пух и прах. Ночка обошлась ему в несколько тысяч долларов долга.

В общем, задание опера катала выполнил. Когда на следующий день он давал подробный отчет и рассказывал Конькову о ходе игры, то все недоумевал на каких языках разговаривали его недавние партнеры-соперники — Бивис и Вова. Особенно его удивило, что, ругаясь, они не крыли друг дружке по матушке или фене, а называли совсем не обидными словами. К примеру, Вова с презрительным выражением лица обзывал Бивиса «чайником», а на воровском жаргоне название данного сосуда означает — друг, приятель.

— А Вова за что у вас сидит? — поинтересовался я у Конькова.

— Так его ваши же обэповцы из областной управы арестовали. Он этот, как его, на букву «х», короче.

На язык сразу запросилось что-то совсем неприличное, но я выдвинул другую версию:

— Художник?

— Нет. Черт, забыл как его назвали.

— Хакер? — сделал я еще одну попытку угадать.

— Точно! Он самый, холера такая. Короче, этот Вова залез в компьютерную сеть какой-то крупной фирмы, перевел оттуда на свой счет кучу бабок, а чтобы скрыть свою проделку, устроил фирме Чернобыль.

— Чего?! — изумился я.

— Чернобыль. Мне ваши обэповцы объяснили, что так называется компьютерный вирус. Вот Вова этим вирусом и заразил север в данной фирме. Теперь там боятся его выключать. Говорят, если выключить север, то вирус все программы сожрет.

— Не север, а сервер, — улыбнулся я. — Придется поработать над твоей компьютерной безграмотностью.

Относительно некоторых из упомянутых Юркой терминов компьютерно­го слэнга я был в курсе и объяснил их ему. Например, «mast die» — «должен умереть», так в шутку называют систему «Windows 95» за ее ненадежность. «Ламер» — это «чайник», который считает себя хакером. «Не пингуй меня за ламера» я перевел Конькову как «Не держи меня за фраера», а «недопаченный», как «недоделанный».

Пока объяснял, Юрка взглянул на часы и решил, что пришло время пить «херши», вернее чай. Чай по изоляторской рецептуре я уже пробовал, от него сводит скулы и сердечко начинает биться с повышенной частотой, поэтому отказался от угощения и хотел было уже попрощаться, но Коньков меня остановил:

— Подожди Игорь. Самого-то главного я тебе не рассказал.

Я снова опустился на стул и приготовился слушать самое главное.

— Утром Бивис подкатил к Тарасу и поинтересовался, есть ли у того дорога. На что пахан ответил, что хата считается лунявой, если у нее нет дороги.

— Подожди, объясни нормально, что сие означает.

Теперь уже Юрке пришлось переводить мне. Оказалось, что «дорога» — это связь с волей, и позор тюремной камере, ее не имеющей.

Кивнув, я попросил Конькова рассказывать дальше, только уже в переведенном варианте. И он поведал, что Бивис написал мочой записку своей знакомой, чтобы она передала ему в СИЗО деньги для уплаты карточного долга. Записку Тарас передал одному контролеру, который раньше уже оказывал за деньги курьерские услуги подследственным. К счастью, находившийся в камере катала был настороже и сумел предуп­редить Конькова о «маляве». Опера негласно подменили записку в кителе контролера на чистый листок, потом прогладили ее утюгом, в результате чего на бумаге проступила надпись буровато-желтого цвета. Юрка дал мне возможность ознакомиться с посланием, и я выяснил, что Бивис просит какую-то Риту загнать, но только не в ломбард, подаренное ей колье и еще связаться с Колчеданом, чтобы помог с деньгами.

Это было уже действительно интересно.  Мы договорились с Коньковым, что он обратно поменяет чистый листок на записку и поможет взять контролера под  наблюдение,  чтобы  узнать куда тот отправится.

По такому случаю я даже выпил юркиного наикрепчайшего чая, после чего поехал в райотдел.

 

Петрович сумел договориться с оперативно-поисковым управлением об установлении за контролером наружного наблюдения. Ребята четко довели объект до адреса, а потом уже Риту сопроводили до оживленного пятачка в центре города, где вечно толкутся мужики с картонными объявлениями «Дорого куплю золото». Там мы ее и задержали в момент совершения сделки. Как бы совершенно случайно. Потом привезли подружку Бивиса к себе в райотдел и стали пудрить ей мозги будто колье, которое она хотела продать, с квартирной кражи. Рита не стала запираться и тут же заявила, что данное ювелирное изделие ей подарил несколько дней назад ее «бой-френд» Бивис. Колье мне сразу же показалось знакомым, только я поначалу никак не мог вспомнить, где его видел. И вдруг меня осенило. Мать честная, так я же видел точно такое в стенном сейфе Колчедана! Я разыскал фотографии, которые мы сделали, когда проводили у него обыск. Есть! Данное колье было запечатлено на одном из снимков.

Привязка Бивиса к Колчедану получалась весьма наглядная, да и Рита вскоре созналась, что «бой-френд» попросил ее обратиться к господину Пахомову за финансовой помощью.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ   С   ЦВЕТАМИ

 Вязов был немало удивлен. Но не факту появления в его палате прокурорского следователя Муромовой, а тому, что Галина Матвеевна заявилась не с бумагами, а с цветами.

— Здравствуйте, Виталий Иванович, — сказала она. — Я пришла вас поздравить. С вас сняты все обвинения.

— Приятно слышать, Галина Матвеевна. Я же вам обещал, что так и случиться, а вы не верили.

— Потому и пришла сегодня. Честно говоря, я была уверена в вашей причастности к убийству Гуревич. А теперь, в знак признания своей ошибки решила навестить вас и пожелать скорейшего выздоровления. Это вам, — сообщила Муромова и положила цветы на одеяло Виталию.

— Спасибо большое. В жизни не слышал, чтобы следователь приносил обвиняемому цветы, — ухмыльнулся Вязов.

— Я бы тоже не поверила, если мне кто-нибудь такое рассказал. Поэтому и вы, Виталий Иванович, никому не говорите, пусть это останется между нами.

— Никому не  скажу! — заверил Виталий. — Присядьте, пожалуйста. Просветите, что же такое произошло со времени нашей предыдущей встречи?

Галина Матвеевна прошлась по палате, собираясь с мыслями, потом опустилась на стул и начала рассказывать:

—  Знаете, много всего случилось. И главным образом благодаря вашим коллегам. Видимо, Виталий Иванович, они вас очень ценят, поскольку сделали все, чтобы найти настоящих преступников. Раньше я с долей предубеждения относилась к обэповцам, а теперь убедилась, что они умеют здорово работать. Не знаю, как и где они добывали оправдывающие вас факты, но я просто поражалась каким образом им это удается. Сначала ваш начальник позвонил и сообщил, где скрывается участник преступления по кличке Бивис. Потом он приехал лично и рассказал о наличии в квартире Гуревич видеокамеры. И каждый раз его информация подтверждалась. А позавчера приехали двое других ваших коллег — Павел и Игорь. Они привезли ко мне подружку Бивиса и изъятое у нее колье. Она дала показания, что данное ювелирное изделие он подарил ей на следующий день после убийства Гуревич. Ваши коллеги сказали, что раньше колье принадлежало Пахомову. Я вызвала его и предъявила на опознание ювелирные изделия, которые были изъяты у вас, между которых поместила и колье. Пахомов заявил, что колье подарил Ирине Гуревич незадолго до ее гибели. На основании, обнаруженной в квартире убитой, видеозаписи, показаний Пахомова и сотрудников милиции, я уже смогла предъявить обвинение Бивису. И главное, как вы опера говорите, сумела расколоть его. Он сознался и в соучастии в убийстве Гуревич, и в том, что похитил у нее колье, и в том, что, воспользовавшись вашим беспомощным состоянием, подложил вам драгоценности, чтобы направить следствие по ложному пути. Вот так, Виталий Иванович, в вашей реабилитации есть и моя заслуга.

— Спасибо вам большое, Галина Матвеевна. Какое счастье, что в прокуратуре есть такие душевные женщины, — улыбнулся Вязов. — И должен заметить, что расследование вами проведено просто блестяще!

Как истинный джентльмен, Виталий был галантен и не скупился на комплименты Муромовой. Но для него в ее рассказе не было почти ничего нового. Мы регулярно по ночам общались  по телефону, и я держал его в курсе расследования. Более того, Галина Матвеевна пребывала в неведении относительно многих моментов, связанных с этим делом, но известных Виталию. Например, она не знала, что Бивис с такой легкостью сознался ей в грехах из-за проигрыша в карты. Не ведала она, что Колчедан через адвоката выразил Бивису свое недовольство за крысятничество с колье и отказался помочь ему с оплатой карточного долга. Пребывала в неведении относительно тонкой работы с задержанным в камере, организованной операми СИЗО и осуществлявшейся через пожилого каталу. Не имела понятия, что Коньков самолично предупредил Бивиса, что если тот не покается чистосердечно следователю, то он и пальцем не шевельнет, когда того будут петушить в камере за карточный долг.

Но главное — результат. Преступник сознался и находится в тюрьме, а невинный Вязов обелен перед согражданами и находится на свободе.

 

В  ДЕЛАХ  И  ЗАБОТАХ

Возвращение Виталия на работу произошло буднично. Просто пришел человек и сел снова на свой стул. То ли он никогда не верил, что вполне мог бы сидеть теперь в другом месте, то ли просто не хотел думать, что спасла его по сути дела случайность — включенная видеокамера в квартире   Ирины, в общем, никакой радости в нем по поводу счастливого избавления от казенного дома не замечалось. Посему я даже не стал ему предлагать обмыть возвращение.

Первым делом Вязов взял у секретарши дубликаты ключей и тщательно обследовал содержимое своего сейфа. После чего произнес:

—  А материалов по Кедровскому гидролизному действительно нет.

Немного помолчал, подумал и изрек:

—  Какой же я дурак!

— Что-то я не вижу взаимосвязи между твоим “ай кью” и пропажей документов, — заметил я.

— Все оказалось проще пареной репы, и я должен был догадаться об этом раньше. Смотри, какая получается интересная цепочка. Сначала жулики из «заводского» ОПС завладевают акциями Кедровского гидролизного завода на основании поддельного постановления судебного пристава и устанавливают свой контроль за данным предприятием. Затем они узнают, что об их афере стало известно и ОБЭП уже изъял фиктивные документы у реестродержателя. После чего решают устроить мне ловушку с использованием Ирины. Она приглашает меня к себе домой, отключает с помощью наркотика, вытаскивает ключи от сейфа и передает их жуликам. Те забирают документы из нашего кабинета и тем самым легализуют смену собственника акций. Кто сейчас сможет доказать поддельное было постановление судебного пристава или нет? Милиция его официально изъяла, а теперь там его нет. Соответственно, на нет и суда нет. Все, круг замкнулся. Акции остаются у жуликов на законном основании.

—  М-да, дело дрянь. Реестродержатель и  судебный пристав в сговоре с жуликами. Получается, что никто кроме нас не заинтересован в распутывании данной аферы. Но мне очень интересно кто именно забрал документы. Постороннему человеку это было сделать непросто. У тебя в сейфе такой бардак, что, наверняка, ему понадобилось время, чтобы найти нужные материалы. Да и вообще, посторонний человек в райотделе в ночное время, скорей  всего, не остался бы незамеченным.

— Вот где собака зарыта! Игорь, ты уловил главное — документы взял кто-то свой. И я считаю, что это тот же самый человек, который сливал Зубарскому информацию о наших действиях против него.

—  Обложили со всех сторон, — констатировал я.

—  Тем хуже для них. Они меня разозлили. И лучше бы они этого не делали, — мрачно заметил Вязов.

Зная упертую натуру товарища, я понял, что он “завелся”, и кое-кому теперь здорово непоздоровится.

 

Однако человек предполагает, а начальство располагает. Только Вязов начал обдумывать, как разобраться со своими недругами, как в кабинет заглянул Петрович и попросил зайти к себе.

—  Владимир Петрович, у меня материалы по Кедровскому гидролизному из сейфа сперли, — проинформировал шефа Виталий.

— Если по мафиозным бабам шататься, то не только материалов, но и яиц можно лишиться. Я сразу понял, что не просто так она тебя наркотой накачала, только не мог догадаться с какой целью. Сейчас все ясно.

 —  И что теперь делать? — спросил Вязов.

—  А то ты не знаешь?! — возмутился начальник. — Работать, показатели выдавать — вот что! Материал по гидролизному заводу у тебя был зарегистрирован? Нет.  Ну и забудь о нем. Нас спрашивают не за борьбу с мафией, а за уголовные дела. Пока ты в больнице кантовался, работа по фальсифицированной водке совсем пришла в запущение. Хватит прохлаждаться! Идите и, кровь из носу, к концу недели выдайте мне результаты по своей линии.

Петрович был прав. Борьба с мафией — дело нужное, дело важное, но с нас спрашивают не за нее, а за противодействие производителям и продавцам “зеленого змия”.  А те явно расслабились, пока мы решали вязовские проблемы. Пришла пора о себе напомнить.

Мы организовали рейд. Шашки наголо! Звенит в ушах лихая музыка атаки. На киоски рысью арш! Молодые отчаянные бэп-мобовцы, подобно кавалерии Мюрата, вносили в ряды киоскеров смятение и панику, а я и Вязов, как старая гвардия, довершали разгром, протоколируя выявленные нарушения. Все шло по отработанной накатанной схеме, пока в одном из киосков не напоролись на неожиданный сюрприз. То, что обнаруженная в нем водка делалась ключницей, не оспаривали даже владельцы торговой точки. А вот, что за дополнительный торговый знак в виде “Веселого Роджера” нанесен на этикетки бутылок, они не могли объяснить. Зато мог объяснить я. Поскольку сам же его и рисовал, когда мы первый раз изымали эту водку у азербайджанцев, которых нам сдал Мамед.

Получалась какая-то мистика. Изъятая и уничтоженная водка непонятным образом воскресла вновь в первозданном виде. Вязов тоже немало удивился, когда я показал ему нарисованные мною на этикетках черепа над перекрещенными костями.  Только он всегда искал мистическому явлению рациональное объяснение, и сразу сообразил, кто нам его даст.

 

С недавних пор весь изъятый нами фальсифицированный алкоголь поступал на склад УМТ и ХО, которым заведовал Бруевич. Виталий предложил съездить к нему и выяснить, каким образом бутылки с его склада могли оказаться в торговой сети.

Бруевича на складе не оказалось. Но зато там была то ли кладовщик, то ли бухгалтер по имени Галя, которая честно и откровенно высказала нам все, что она думает о своем шефе:

— Послал бог начальничка. К каждому пустяку придирается, а сам в нашем деле ни буб-бум. Одно слово, блатной. Назначить-то его назначили, а как он работать будет, никто не подумал. Недавно начальник УМТ и ХО не выдержал и на оперативке его отчитал за тупость.  Привел такой пример: из Краснотурьинска прислали телеграмму “Просим Вас выслать крылья для ГАЗ 21031”. Бруеевич шлет им другую телеграмму — “Уточните, правые или левые?”, Из Краснотурьинска: “Левые”. Бруевич: “Уточните, задние или передние?”, Из Краснотурьинска: “Задние”. Бруевич: “У нас на складе крыльев для ГАЗ 21031 нет”. Ну не дурак ли, право слово?!

  —  Галочка, — легонько похлопал женщину по руке Вязов, — Начальник-дурак — это же так здорово! Это самый лучший на свете объект для шуток. Вот, к примеру,  недавно в сериале “Детектив Нэш Бриджес” я видел схожую ситуацию. Там в отдел по расследованию убийств назначили туповатого начальника, так сотрудники прикалывались над ним тем, что каждый день меняли ему ботинки на полразмера меньше, а он не мог понять, почему обувь жмет.

—  Здорово! — восхитилась женщина. — Ну-ка, поговорю я с девчатами с вещевого склада, мы нашему Бруевичу такую же подлянку устроим.

В благодарность за ценную идею дама откровенно рассказала нам, что по указанию нового генерала вся изъятая водка отправляется на переработку в некую фирму “Ландыш”, которая, согласно договора, обязуется делать из нее средство для мойки автомобильных стекол с одноименным названием. Теперь на склад зачастили какие-то мордовороты, которые  в кабинете у Бруевича перетирают с ним свои дела, а потом вывозят водку в неизвестном направлении. Сотрудница склада даже отксерила нам копию договора, при одном взгляде на который нам тут же стало ясно, что фирму “Ландыш” с тем же успехом можно было назвать “Рога и копыта”, поскольку по сути своей они близнецы-сестры.

 

Вместо того чтобы плюнуть и забыть на совершенно бесперспективную для расследования аферу с хищением акций Кедровского завода, он с упрямством снова принялся ее распутывать и восстанавливать материалы. Петрович придерживался того же мнения, как и я. Он предупредил Виталия, что тот может заниматься похитителями акций вместо хобби, но на содействие и помощь пусть не рассчитывает и помнит о повышенном спросе с него за показатели. Вязов принял эти условия, но нашел поддержку в РУБОПе, где его делом заинтересовались и предложили поработать над ним вместе.

Последнее время застать Виталия на рабочем месте было практически невозможно, он целыми днями мотался по городу с рубоповцами, что-то изымая, кого-то опрашивая. Я в их дела не лез, поскольку, не поднимая головы, корпел над приведением в божеский вид литерного дела по алкоголю.

Причина моей усиленной бумаготворческой работы заключалась в грядущей министерской проверке. Они случаются не чаще, чем раз в пять лет, а потому высокие руководители относятся к ним весьма ответственно. Загодя начинают нагнетать друг на дружку напряжение фразами, типа: “Слыхал, после инспекторской проверки МВД в Красноярске 60 человек сняли, а в Кемерово — 70?” После этого большие начальники, переживая за свои кресла начинают по вертикали шпенять подчиненных, чтобы те наводили марафет в делах, на случай, если  столичным гостям вдруг взбредет в голову в них заглянуть. Нас простых оперов на земле не волновали ни министерские, ни марсианские проверки. Дальше фронта не отправят, дальше Урала не сошлют. Но из уважения к Петровичу отнеслись с пониманием к важности задачи и на совесть занялись писаниной. Заведомо предполагалось, что проверяющие обратят особое внимание на организацию борьбы с “суррогатом”, поэтому наш шеф персонально провел со мной беседу и объяснил, каким ему видится литерное дело по алкоголю.

Виделось оно ему чересчур идеально, как в сказке. А мне пришлось сказку делать былью и вместо обычных справок о проделанной работе писать целые рефераты с таблицами и диаграммами. Если бы здравомыслящий человек сумел вникнуть в мою белиберду, он наверняка обратил бы внимание на одно существенное несоответствие. С одной стороны кривая наших успехов по борьбе с бутлегерами на протяжении последних пяти лет упорно поднималась, а в то же время своей широкомасштабной профилактической работой мы сделали в отдельно взятом районе отдельно взятого города выпуск поддельной водки в принципе невозможным. Но Петровичу и всему остальному нашему милицейскому руководству именно так и нужно было. На бумаге у нас действительно выглядело все просто замечательно. Кислород бутлегерам перекрыт по всем направлениям. К примеру, на ликеро-водочном заводе якобы мы совместно с ГНИ ежедневно опечатываем на ночь приборы для измерения и регистрации сырья и объема готовой продукции, которые находятся в трубопроводе соединяющий напорный резервуар и автоматы розлива, а так же приборы для учета готовой продукции. (Еще бы знать, как все эти штуки выглядят). Не одну страницу заняло и описание строго учета и контроля, который мы навели на централизованных складах и в торговой сети. В общем, муха не пролетит и ни одной бутылки самопальной водки ни разлить, ни продать.

Так вот мы и живем. Отчитываемся наверх, что организовали работу идеальным образом, а верх официально уведомляет нас, что выплатил все долги по зарплате. Теперь понятно, почему приходится лапшу из-за границы импортировать. У нас ее столько на уши развешивается, что на всех не хватает.

 

ПРЕДАТЕЛЬСТВО  ОПАСНО  ДЛЯ  ЗДОРОВЬЯ

Удача падает с неба лишь на редких счастливцев. К обычным людям она приходит. Но, чтобы заставить ее нанести визит, нужно много и самозабвенно работать. Как Шлиман,  на протяжении 10-ти лет упорно искавший Трою, в реальное существование которой  мало кто верил. К Вязову тоже снизошла удача, но то был не счастливый подарок небес, и не вымученная трудовая победа, а скорее — награда за веру в правоту своего дела и компенсация за все неприятности, случившиеся за последнее время.

В УБОП из НЦБ Интерпола пришел факс, что на территории Греции задержан гражданин России Буздяк и уже решен вопрос о его экстрадиции. Данный господин являлся тем самым судебным приставом, который осуществлял изъятие акций Кедровского гидролизного завода. У Вязова появился реальный живой участник преступления и ниточка к организаторам аферы. А все потуги жуликов не допустить милицию до копания в этом деле и кража ими материалов из вязовского сейфа теперь оказались напрасной тратой времени.

Виталий не скрывал своей радости. Он охотно демонстрировал факс и превозносил работу греческой полиции. Я не разделял его восторгов относительно греческих копов, поскольку они все же позволили русским бандитам пустить корни на земле Эллады. В результате, едва кого-то из серьезных наших жуликов начинают прижимать в России, так те сразу вострят лыжи в сторону Пелопонесского полуострова. В Греции в разное время нашли себе пристанище, такие известные в криминальной среде господа, как Солоник, Татаринов, Селиверстов и многие другие. И все же греческую правоохранительную систему стоило похвалить. Быстрота, с которой она сумела организовать экстрадицию Буздяка, просто поражала. Уже через пару дней Вязов сообщил, что завтра в наш аэропорт прилетает самолет с задержанным  на борту, и нужно ехать его забирать.

Мне сразу показалось странным, что в аэропорт за Буздяком мы отправляемся только вдвоем с Вязовым, или, вернее, втроем, если считать водителя нашей служебной машины. К чести Романа надо сказать, что он не ограничивал свои обязанности только кручением баранки и содержанием машины в исправности, но и охотно помогал операм утихомиривать буйных задерживаемых. Заехать кому в ухо или торец он умел, и любил это дело. В кино  международных преступников обычно перевозят в сопровождении группы силового прикрытия. Но поскольку кино и жизнь — разные вещи, а опыта подобных процедур у меня попросту не было, то я постеснялся демонстрировать свою неосведомленность и расспрашивать Виталия о деталях.

Нашу “шестерку” пропустили на территорию аэропорта, и мы подрулили к самому трапу приземлившегося самолета. Двое спецназовцев вывели из лайнера Буздяка и передали нам, попросив Вязова расписаться в какой-то бумажке. После чего вернулись обратно на борт.

     —  Мы задержанного одни повезем? — спросил я Виталия.

  — Ерунда, справимся, — отмахнулся он. — Раньше, когда ОМОНов и СОБРов не было, опера вообще бандитов на трамваях доставляли, и ничего.

“Жираф большой, ему видней”, — решил я, имея в виду Вязова, на котором лежала основная ответственность за перевозку Буздяка.

Однако, чем дальше, тем больше поведение Виталия меня удивляло. Он вел себя, как будто мы везли не доставленного из далекой Греции преступника, а мешок картошки из соседней деревни. Неожиданно Вязов высказал намерение заскочить по пути на какую-то базу и приобрести там титановый радиатор отопления.

—  Отвезем задержанного, и съездишь, — не согласился я.

—  Ага. Даст  Петрович машину по личным делам кататься! А Жанна мне давно уже из-за этого радиатора всю плешь проела. Да тут рядышком. Потеряем пять минут, ничего страшного, зато большая забота с головы свалится.

Я промолчал. А молчание, как известно, знак согласия. Мы отправились за радиатором. Съехали с трассы и повернули в сторону небольшого поселка, на окраине которого и находилась нужная база.

Когда подъехали к ней, Вязов вышел из машины и потопал к проходной. Буздяк, который до того вел себя довольно флегматично и помалкивал в тряпочку, подал голос:

     —  Отлить можно?

Оснований издеваться над мочевым пузырем задержанного у меня не было. Но для страховки я достал табельный “Макаров”, демонстративно передернул затвор, досылая патрон в ствол, потом убрал пистолет обратно в подмышечную кобуру и строго предупредил:

— Гляди. Если рыпнешься бежать, стреляю без предупреждения.

Затем выбрался из машины и помог вылезти Буздяку. Вокруг не было ни души, что избавляло задержанного от поиска укромного места для оправления естественной надобности. Он просто сделал несколько шагов от автомобиля и обильно оросил придорожную траву. Дождавшись, пока Буздяк облегчится и приведет брюки в порядок, я взял его под локоток, подвел к машине и усадил на заднее сидение. После этого хотел сесть сам рядом с ним, но в этот момент с автомобилем начало происходить нечто непонятное. Он вдруг заурчал мотором,  мягко тронулся и покатился под горку. Я уже успел поставить одну ногу на порожек, но влезть в машину у меня не было никакой возможности. Оставалось только держаться за дверку, чтобы не упасть, и глупо скакать на одной ноге, словно катясь на самокате.

—  Рома, стой, твою мать! Ты куда?! Я же еще не сел! — выкрикивал я, отталкиваясь одной ногой от полотна дороги, все быстрее набиравшего ход в обратную сторону.

До меня даже сразу не дошло, что в намерения Ромы вовсе не входит брать меня в попутчики. Осознал это лишь, когда машина вильнула влево и явно собиралась пройти в притирку с придорожным столбом. Сей маневр грозил мне перспективой быть расплющенным между столбом и машиной. Я убрал ногу с порога автомобиля, но, увлекаемый силой инерции не смог разминуться со столбом и, ударившись грудью, обнял его, как жену после долгой разлуки. Болезненная стыковка привела мои мозги в порядок. Растерянность уступила место ясному осознанию, что Роман переметнулся в стан противника и умышленно похищает нашего задержанного. Я вытащил пистолет и трижды шмальнул поверх крыши удаляющейся “шестерки”. Но та только добавила скорости и вскоре скрылась за поворотом.

На звук выстрелов из проходной выскочил Вязов.

  —  Рома, гад, Буздяка увез. Я пытался его остановить, но ничего не получилось, — сообщил я ему.

   —  Ясно. Ты случаем в машине никого не зацепил пулей?

   —  Да я в машину и не стрелял. Дал предупредительные поверх. А теперь думаю, что зря. Надо было по колесам целить.

  — Не волнуйся, Игорь, все нормально, — успокаивающе похлопал меня по плечу Виталий. — Главное, все живы и здоровы.

   —  Какое к чертям собачьим “нормально”?! — вспылил я. — Меня чуть об столб не размазало. Свой водила оказался засланным казачком. А главный подозреваемый пропал. И все из-за того, что тебе приспичило покупать какой-то долбаный радиатор!

   —  Не долбаный, а титановый, — засмеялся Вязов.

   —  Он еще и ржет! — возмутился я. — Лучше дуй короче обратно на базу, ищи там телефон и объявляй на нашу тачку перехват. Вот позорище будет. У обэповцев из-под носа машину угнали и задержанного увели!

—  Игорек, ты только не волнуйся. Главное в жизни — это покой и питание. А с Ромой мы разберемся. У меня все под контролем.

Вязов вытащил из кармана сотовый телефон, набрал номер и спокойным голосом сообщил кому-то, что все идет по плану.

—  Виталий, ты объяснишь, наконец, или нет что происходит?! Хватит из меня дурака делать! — не выдержал и громко возмутился я.

Он убрал телефон в карман, успокаивающе поднял руки и произнес:

   —  Тише, тише. Уже объясняю. А дело, значит, в следующем. Пока я кантовался в больничке, времени для раздумий у меня было навалом. В том числе и для того, чтобы проанализировать наши проколы на рынке при попытке задержать с поличным Зубарского.  И вот что я припомнил. Дважды в разные дни, когда мы выезжали на задержание, Рома останавливал машину под предлогом покупки сигарет, но парковался он не возле киосков, которых полно на каждом углу, а возле магазинов. Там он, укрывшись от лишних глаз, вполне мог по-быстрому сбросить информацию жуликам о том, куда мы направляемся. В результате Зубарский напрочь отказывался брать в этот день деньги от реализаторов. К счастью, ни он, ни Рома не знали, кто именно работает на нас, поэтому Катя и Аня обошлись без неприятностей. К мысли, что документы из моего сейфа выкрал кто-то свой, я тоже пришел еще в больнице. И этим “кто-то” вполне мог быть Рома. Если бы даже его и заметили  ночью в нашем кабинете, то, наверняка, он нашел тому правдоподобное объяснение. По выходу из больнички я стал внимательно приглядываться к водителю, и постепенно сомнений в его измене у меня практически не осталось. Но догадаться, как ты знаешь, мало. Нужно еще доказать. Вот я и попросил убоповцев помочь мне вывести Романа на чистую воду. И тут выяснилась интересная вещь. Телефоны нескольких человек из колчедановского окружения они давно держат на прослушке и засекли, как одному авторитету кто-то докладывал о намерениях нашего ОБЭП. Коллеги не знали кто стучит, а я не знал — кому. Мы сопоставили наши данные, и получилась цельная картина. Кстати, помнишь, мы ездили на обыск к Пахомову, а он слинял перед самым нашим появлением. Так вот, тогда тоже не обошлось без роминого звонка. И решил я организовать маленький спектакль, чтобы заставить заводскую братву понервничать, а Роме — показать свою истинную сущность. Никакого Буздяка в Греции не ловили. Это рубоповцы мне факс сварганили. Я о нем всем растрезвонил, и рыбка клюнула. Рома передал сообщение жуликам, и словно осиное гнездо растревожил. Рубоповцы говорят, что среди “заводских” поднялся кипиш. С гидролизного завода они имели хорошие бабки, которые безусловно потеряли бы, если б нам удалось раскрутить их аферу с акциями. Было понятно, что братва не остановится ни перед чем, лишь бы не позволить Буздяку начать давать показания. А нейтрализовать его она решила с помощью Ромы. Рубоповцам удалось получить запись телефонного разговора, в котором жулики давили на Рому, уламывая его похитить Буздяка и доставить им. Я решил использовать момент и провести одну комбинацию. Рубоповцы подобрали мужика внешне похожего на Буздяка, вывели его  сегодня  из самолета и сдали нам. Оставалось только подставиться и дать возможность Роме раскрыться. Потому-то я и предложил заехать на эту базу. Когда я вышел из машины, то планировал через пару минут позвать тебя помочь дотащить радиатор, чтобы оставить водителя наедине с задержанным, но, как видишь, он не стал дожидаться более удобного случая.

   —  А раньше о своих планах ты мне не мог сказать? — с обидой спросил я.

—  Извини, Игорь. Тебе в этом спектакле отводилась главная роль. Боюсь, что если бы ты был в курсе, то не смог ее столь блестяще исполнить. Твоя неподдельная растерянность, когда машина тронулась, на сто процентов убедила Рому, что его подлянка стала для нас большим сюрпризом. Я наблюдал за вами с проходной и все видел.

Жаловаться Вязову на то, что я мог и покалечиться, налетев на столб, не имело смысла. Если в нем просыпался охотничий азарт, то он думал ни о своей, ни о чужой безопасности. В такой ситуации у него просто в голове не укладывалось, что в жизни есть более важные вещи, чем достать и наказать очередного злодея.

В это время к нам подъехала бордовая девятка с тонированными стеклами.

—  Рубоповцы за нами прикатили, — пояснил Виталий. — Садись, поехали. Посмотрим окончание спектакля.

 

Рома невольно втянул голову в плечи, когда услышал мои выстрелы позади машины. И хотя, слава Аллаху, все обошлось, пули прошли мимо, но теперь он отчетливо осознал, что игра пошла нешуточная и, похитив Буздяка, он нажил себе большого и порой очень злого врага в лице, еще недавно считавшейся родной, милиции.

“Один против всех? Пусть! Плевать! Главное теперь, довезти Буздяка куда надо. Задержанного с рук долой, все прежние заботы из сердца вон! Останется только получить свою “зелень”, податься куда подальше и начать получать от жизни кайф, а не гаечным ключом по голове. Сколько можно мыкаться по общагам, копаться на морозе в моторах ментовских развалюх, жрать кое-как и где придется?! Хватит! Пошли все в жопу! И братки, и менты! Я — один, и жизнь у меня одна!” — накручивал сам себя Роман, пытаясь оправдать свой поступок.

Нервно вцепившись в руль, он безжалостно гнал “шестерку” по ямам и ухабам, пока не заметил впереди дорожных ремонтников в оранжевых куртках.

“Е карне бабай! — мысленно выругался Рома. — Только застрять не хватало. Когда вперед ехали, ремонтников не было. А нет, вспомнил, были. Только они сидели на обочине, перекуривали. Вот и еще бы покурили. А то перегородили, понимаешь, всю дорогу, не проехать”.

Он сбросил газ и оглянулся на Буздяка. Тот дремал на заднем сидении, спокойно воспринимая все происходящее.  Перед полосатыми барьерами, перегораживающими дорогу, уже стояла пара машин. Роман пристроился рядом с ними и высунул голову в окно, узнать у ремонтников, когда они освободят путь. Как раз один из них направился в его сторону. Но вопрос так и остался незаданным и завис на языке у Романа. Он увидел, как дорожный рабочий в мановение ока извлек из-под оранжевой куртки укороченный автомат. Любой запросто потеряет дар речи, когда увидит направленное на себя дульное отверстие АКС,  черная пустота которого отдает могильным холодом и подавляет волю  к сопротивлению. Рома, действительно, не на шутку перепугался. Использование униформы дорожных ремонтников — один  из известных способов маскировки киллеров, поэтому первое, что пришло в голову водителю, — “заводские“ наняли “ликвидаторов”, чтобы разом покончить и с Буздяком, и с ним, Романом. Поговорка — “убить сразу двух зайцев”, как нельзя лучше подходила для данного случая. Жулики одновременно устраняли и человека, который помог им похитить акции, и человека, который помог им похитить у ментов человека, который помог им похитить акции. В общем, Рома сразу смекнул, что жизнь его теперь не в яйце в ларце, а в самой обычной пуле автомата, направленного ему в лицо, и, что обещанных баксов он уже никогда не дождется. С отчаянием человека, которому нечего терять, наш водила принялся возмущаться:

—  Да вы тут охренели все что ли?! Я же к вам еду! Вот мужика везу, которого заказывали. Сам Пахомов в курсе на счет меня. Позвоните ему, он подтвердит, что я на ваших работаю. Попробуй только стрельни, тебе же потом первому за это башку открутят!

В целом тирада Романа весьма напоминала заверения Мальчиша-Плохиша — “Я свой, буржуинский!” Однако до конца он не убедил человека с автоматом. Тот ухватил своей большой пятерней  водилу за волосы и выволок из машины. Потом пару раз приложился  тяжелым ботинком ему по ребрам. Роман окончательно сник и только мычал от боли, уткнувшись мордой в асфальт. Вдруг он лишился зрения. Кто-то натянул ему на голову черный мешок и зловещим шепотом над ухом произнес:

—  Если шевельнешься, пристрелю к чертям собачьим!

Эта угроза только обрадовала Романа. “Сразу не замочили, может, и вовсе не убьют”, — решил он.

 

Когда мы с Вязовым подъехали к месту происшествия, наш водитель смирно стоял на коленках с мешком на голове. Лже-Буздяка рубоповцы уже пересадили к себе в микроавтобус, а  наша “шестерка”, всеми покинутая, стояла посреди дороги с открытыми дверцами.

Мы отошли в сторонку с одним из участников операции, одетом в оранжевую куртку дорожного рабочего, и Вязов поинтересовался:

     —  Ну как?

  — Слепили в лучшем виде, — ухмыльнулся рубоповец. — Причитал как баба, просил Пахомову позвонить.  Ну что, к нам вашего водилу повезем?

—  Позже, — помотал головой Вязов. — Сначала завезем его в райотдел. Пусть в глаза ребятам посмотрит. Я думаю, после общественного порицания товарищей, он у вас только разговорчивей будет. Но пока пусть продолжает считать, что его захватили жулики.

Обговорив с Виталием еще кое-какие детали, рубоповец подошел к Роману и спросил:

—  Так, говоришь, Пахомов в курсах на счет тебя?

Из-под мешка раздалось утвердительное мычание.

— Ну, смотри, сучара, за базар ответишь. Сейчас поедем прямиком к нему. И предупреждаю, если в дороге хотя бы пикнешь, замочу на месте, как с добрым утром!

Вязов достал ствол, ткнул им в спину нашему водителю, чтобы тот прочувствовал реальность угрозы. Потом помог ему подняться и сесть на заднее сидение “шестерки”. Мешок с его головы он не снимал, поэтому тот не мог видеть, кто именно его сопровождает. Между тем ребята, изображавшие дорожных рабочих, уже собрали полосатые заграждения, освободили дорогу, разместились в микроавтобусе и тронулись по направлению к городу. Я устроился за рулем “шестерки” и поехал за ними.

 

На старый гоголевский вопрос: “Какой русский не любит быстрой езды?”, теперь появился ответ — “Тот, который работает в ГИБДД, и за нее штрафует”.

Практически все высокие гости пребывают к нам в город самолетом, поэтому трасса из аэропорта сделана широкой (по три полосы в каждую сторону) и поддерживается в хорошем состоянии. Водительская душа просто начинает петь, когда автомобилист выезжает на нее, а правая нога невольно притопляет посильней педаль акселератора. Однако каждый опытный рулевой отлично знает, что перед въездом в микрорайон Комсомольский газ надо сбавить. Там за опорами моста частенько прячется  машина ГИБДД, а инспектора с “фарой” подстерегают незадачливого лихача.  Микроавтобус с убоповцами не стал сбавлять скорость перед мостом и благополучно миновал его, а вот перед следующей за ней нашей легковушкой неожиданно возник инспектор с полосатым жезлом. Я притормозил, остановился, открыл окно и полез под козырек над лобовым стеклом, где Роман обычно хранил спецталон. Боковым зрением заметил, как из-за опоры моста вышел еще один гибэдэдэшник с автоматом и направился к нам, но не придал этому особого значения. Вид сотрудников ДПС, вооруженных “Калашниковым” давно уже стал привычным явлением на наших дорогах. Поэтому не сразу среагировал на его действия. Фактически я понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее, лишь когда ствол автомата сверкнул язычком пламени и раздался  треск короткой очереди. В этот момент я узнал, как свистят пули у виска. Через открытое окно, мимо моей головы пули ушли внутрь салона и вспороли черный мешок на лице Романа.

Я инстинктивно нырнул под приборную доску, трясущимися от волнения пальцами пытаясь извлечь из подмышечной кобуры пистолет.  И тут сзади оглушительно над самым моим ухом забабахали выстрелы. Это Вязов не растерялся и открыл ответный огонь. Инспектор с автоматом дернулся и, уже заваливаясь на бок, выдал длинную очередь в небо. Его напарник сорвался с места и бросился к черной девятке без опознавательных знаков, стоящей под мостом.

Виталий не стал по нему стрелять, а, оттолкнув от себя труп Романа, выбрался через заднюю дверь машины. Я приподнял голову и увидел, как из остановившегося впереди микроавтобуса выскакивают рубоповцы в оранжевых ремонтных куртках с АКСами наперевес. Между тем черная “девятка” взвизгнув шинами, рванула вперед и выскочила на трассу против движения. Снова раздался визг шин, только уже “бычка”, пытавшегося затормозить, потом глухой удар и скрежет металла. Когда мы приблизились к месту аварии — лобового столкновения “девятки” и “бычка”, человек в форме инспектора ДПС был еще жив, несмотря на раздавленную рулевым колесом грудную клетку, но находился без сознания.

Однако прибывшей на место происшествия бригаде скорой помощи оставалось только констатировать его безвременную кончину. К этому моменту мы уже выяснили, что нас остановили “ряженые”, то есть бандиты, переодевшиеся в форму сотрудников милиции. Не только служебных удостоверений, но и вообще никаких документов у них при себе не было, а на черную “девятку” поступила ориентировка об угоне.

Вроде бы не Новый Год, а кругом один маскарад. Сначала рубоповцы переоделись дорожными рабочими и прикинулись киллерами, а потом бандиты вырядились ментами. Лже-гибэдэдэшники явно охотились на Буздяка и знали номер нашей служебной машины. Правда, теперь они уже никогда не узнают, что по ошибке прихлопнули своего осведомителя. Но и мы тоже уже вряд ли когда сможем выяснить, что побудило нашего водителя перекинуться в стан противника — принуждение или жажда наживы. И все же, несмотря на его подлость по отношению к нам, Романа было очень жаль. Смерти ему мы не желали. Потому-то и не стали предавать широкой огласке его предательство.

Хоронили Рому, как погибшего при исполнении сотрудника милиции. Со всеми подобающими почестями. Только в закрытом гробу. Киллер разворотил ему все лицо.

 

ТЕННИС  — ПОВОД  ДЛЯ  ВСТРЕЧИ

Есть на свете страны, над которыми словно довлеет проклятие. И возможно, сама несчастная из всех — Россия, поскольку самая большая. По какой-то высшей воле ее народ просто не может жить в радости и благоденствии, а должен ежедневно бороться с трудностями и напастями. Количество постоянных проблем и несчастий, обрушивающихся на голову каждого отдельного гражданина, переходит в качество, и в результате на весь народ ложится одно большое бремя тоски и безысходности. А короткие моменты радостной эйфории повергают его в еще большую пучину разочарований.

У нас всех, живущих в этой бедной несчастной стране, уже давно не осталось никаких идеалов, героев и поводов для гордости за исключением Великой Победы, полета Юрия Гагарина и, может быть, изобретения водки. Зато разочарований было предостаточно. За один двадцатый век их выпало столько, что имеет смысл переименовать учебник “История Отечества” в “Историю бед Отечества”. Про экономическое состояние страны в 20-м столетии можно даже не говорить. Простой люд прожил весь век с туго затянутым поясом. Но ничто так больно не бьет по сознанию, как развенчание иллюзий о величии своей страны. Сначала рухнул миф о мудрости царя-батюшки и непобедимости русской армии. Образ припадочного Гришки Распутина за троном и военные неудачи в войне с маленькой Японией и в 1-й мировой подорвали всякое доверие к монархии. Потом быстро наступило разочарование от февральской революции. Вскоре, после неудачного польского похода Тухачевского, рассыпалась в прах высокая идея мировой революции и возникли сомнения, что Красная Армия действительно всех сильней. Затем, мыкающиеся по сталинским лагерям миллионы людей пожалели, что обрадовались октябрьскому большевистскому перевороту.

Теперь выяснилось, что 70 лет, потраченные на строительство социализма, пропали зря. Вдруг оказалось, никому он совершенно не нужен. Бывшие братские страны стали чуть ли не нашими злейшими врагами, а прежние потенциальные противники — друзьями, которые нас кормят. Весьма негативные впечатления остались у народа от перестройки, приватизации и прочих реформ. Мы уже докатились до той стадии, когда не осталось вообще никаких светлых идей о развитии общества. Слова “коммунист” и “демократ” стали одинаково нарицательно ругательными. Давно уже нет веры и уважения ни к президенту, ни к парламенту. У государственного гимна нет слов, флаг путают с триколорами других стран. Одежда на всех импортная, деньги больше ценятся американские. Да что же у нас своего-то осталось?!

Отняли даже старые игрушки для утехи национальной гордости. В космосе происходят стыковки по типу ДТП на земле.  Многочисленная армия и мощный военно-промышленный комплекс потерпели фиаско  в 1994-96г.г. в Чечне, которую пятьдесят лет назад усмирила одна дивизия НКВД. Тихо приходит в упадок недостроенная Байкало-Амурская магистраль. После поднятия железного занавеса, вдруг выяснилось, что впереди планеты всей мы  в области не всего балета, а лишь классического. Правда, народу уже стало давно глубоко плевать на балет любой, он стал интересовать людей только, как примета очередной заварухи в стране. Возможно, единственное, что еще хоть как-то может потешить самолюбие русского человека, это официально признанный за Россией приоритет изобретения водки и ее исключительное право на рекламный лозунг: “Только водка из России — настоящая русская водка”. Доказать данный приоритет было непросто. В 1978г. выдвинула на водку свои права и заявила, что она была изобретена на Украине, входившей в то время в состав Речи Посполитой. Однако в ходе судебного процесса, продолжавшегося 4 года, было доказано, что водка в Польше появилась не раньше 1540-х годов, то есть на сто лет позже, чем в России. 

Однако осознание, что в водочном деле мы, действительно, впереди планеты всей, недостаточно для счастья. Что может испытывать нормальный обычный человек, глядя на то, что творится вокруг?  Разочарование в жизни, непроходящую усталость и апатию. На большие дела, если они не касаются собственного кармана, никого давно не тянет, знают — лбом стену не прошибешь. Может быть, потому народ так равнодушно взирает на то, как жулики и проходимцы рвутся к власти, а, дорвавшись, безжалостно обворовывают его.

 

Вязов не интересовался политикой и не любил даже разговоров о ней. По-моему, он и голосовать-то никогда не ходил. Однако в отсутствии твердой жизненной позиции его трудно было упрекнуть. Видя несправедливость сильных мира сего, он не прятал голову в песок, а боролся с ней любыми доступными средствами.

На сей раз он не стал ничего скрывать и поделился своими соображениями. В тот момент мы в авральном порядке наводили марафет в делах к министерской инспекторской проверке. Приезд высокой московской комиссии ожидался завтра, поэтому Петрович предупредил, что сегодня домой никто не уйдет, пока не подчистит все огрехи в бумагах. Я длинной сапожной иглой ковырял литерное дело, когда Виталий неожиданно спросил:

     —  Игорь, ты Юровского помнишь?

   — Юровского, который у нас в дежурке работал или того, который был причастен к расстрелу царской семьи?

     —  Да нет, который на лоджии трахался.

   —  Этого, конечно, помню. Я как личность данного господина по телевизору увижу, так сразу вспоминаю об его эротических фантазиях. И чем он опять отличился. Неужели на крыше троллейбуса кого-нибудь поимел?

    —  Да нет, хуже.

    —  Хуже?! Очень интересно. Рассказывай.

  — Не расстраивайся, но к сексу это не имеет никакого отношения. Дело касается более скучной материи — политики.

    — Ну не скажи. Наша политика — очень захватывающая штука. Никак, ты тоже ей увлекся?

   — Нет. Просто я  узнал одну интересную подробность из жизни Юровского. Оказывается, он намерен выставить свою кандидатуру на предстоящих мэрских выборах.

 —  Тоже мне новость! Об этом не знали только такие темные граждане, как ты.

  — Зато мало кто знает, что его предвыборная кампания финансируется “заводским” сообществом.

    —  Слабо верится, — с сомнением покачал я головой, — скорей всего это из области грязных политических технологий, кто-то намеренно подсовывает тебе “дэзу”. Департамент здравоохранения — не ликероводочный завод, и вряд ли может попадать в сферу интересов жуликов. Что они себе там могут взять кроме анализов? А добывать сахар из мочи, говорят, нерентабельно.

  —  Никто мне ничего не подсовывает. Эту информацию я раскопал сам. Помнишь, журналистка Ольга рассказывала нам, как Юровский заставляет больницы приобретать оборудование по завышенной цене. Я начал небольшую негласную проверку. Мне удалось разговорить одного главврача, и тот меня просветил немного в данном вопросе.  К ним в поликлинику по заявке Департамента здравоохранения поступило оборудование для оснащения стоматологического кабинета от некоей фирмы “Форинер ЛТД”, зарегистрированной в Дублине.  Главврач сказал, что аналогичное оборудование он мог бы закупить минимум вдвое дешевле элементарно по каталогу. Продолжить проверку мне не удалось, начались собственные проблемы, о которых ты знаешь. И вот совсем недавно я вновь услышал о фирме “Форинер ЛТД”. Помнишь, я говорил, что рубоповцы организовали прослушку телефонов кое-кого из авторитетов заводского ОПС. Они дали мне возможность ознакомиться с некоторыми распечатками разговоров жуликов, и я вновь наткнулся на название данной фирмы. В общем, вырисовывается такая картина. Известный нам господин Пахомов несколько лет назад пробил в Администрации области квоту на экспорт цветных металлов на Запад, с обязательством использовать часть прибыли для приобретения медицинского оборудования по заявке Департамента здравоохранения. Принятое на себя обязательство Пахомов исправно выполнял, закупая медицинское оборудование в  “Форинер ЛТД” и организуя доставку его в нашу область. Но самое интересное в этом вопросе, что он же сам является учредителем данной фирмы. Таким образом, сначала он зарабатывал валюту на экспорте металла, потом на нее сам у себя покупал по двойной цене медицинское оборудование.  А после завершения поставки наш Департамент здравоохранения рассчитывался с ним рублями по курсу ММБ и делал это бюджетными деньгами.

    —  Надо полагать, прибыль фирмы “Форинер ЛТД” делилась между Пахомовым и Юровским? — выдвинул версию я.

     —  И я того же мнения, — кивнул Виталий.

   — М-да, раньше была спайка города и деревни, а теперь — чиновников с бандитами. А ты знаешь, Юровский вполне может и победить на выборах. Имиджмейкеры постараются и сделают из него такого хорошего парня, который собственного здоровья не жалеет, лишь бы больных вылечить, а еще таскает на работу из дома бинты и йод. Медик — профессия благородная, и на этом можно неплохо сыграть. Тем самым существенно повысить рейтинг и привлечь на свою сторону значительный электорат.

  — Знаешь, Игорь, мне электорат или элеватор, рейтинг или регтайм — все едино. Мне ваши политические штучки по барабану. Для меня важно, чтобы “заводские” через Юровского не стали управлять всем городом. И я намерен им  помешать прорваться к власти.

  — Не думаю, что это благородное намерение тебе удастся осуществить на практике, — скептически покачал я головой. — Скорей всего, ты просто-напросто обломаешь о Юровского зубы. Вспомни, с какими трудностями мы столкнулись, когда работали по Зубарскому. А ведь он по сравнению с Юровским — пустое место. Чтобы свалить чиновника такого уровня, как руководитель Департамента нужна железная доказательная база, а у тебя ее нет. Все эти поставки оборудования по завышенным ценам — настолько запутанная штука, что найти в ней состав преступления — дело почти безнадежное.

   —  А я и не собираюсь лезть в дебри с поставкой оборудования. У меня есть маленький вшивенький фактик, но он тянет на взятку и железобетонно доказывается.

     —  Любопытно. Расскажи?

   —  Главврач, о котором я упоминал, выписал Юровскому премию.

     —  Ну и что?

 — Для тех, кто в танке, поясняю через дуло.  Премировать имеет право только вышестоящий руководитель нижестоящего, но никак не наоборот. Я уже получил объяснение от этого главврача, что в благодарность за свое назначение, он включил в приказ на поощрение по своей поликлинике директора Департамента. А тот позарился на копейки и эту премию получил.

Я улыбнулся. Раньше в журналах печатали курьезы американского законодательства. Например, что в таком-то штате необходимо регистрировать мышеловки, как охотничье приспособление, и прочие разные ляпсусы. Главным курьезом нашей правоохранительной системы является то, что самым страшным преступлением она считает глупость и жесточайшим образом за нее наказывает. Скажем, если работяга спер с завода железную болванку и выронил ее на проходной себе на ногу — это глупость чреватая реальным сроком лишения свободы. А вот, если директор завода за год обанкротил свое ранее процветавшее предприятие — это проявление ума и признак, что он получит не срок, а хорошие деньги от конкурентов.

       — Хорошо, признаю, доказательная база в этом случае идеальная. Однако, уверен, едва ты начнешь работать, как в бой сразу вступит тяжелая артиллерия, в лице его высоких покровителей. Устанешь отписываться от депутатских запросов и отбрехиваться от прокурорских проверок. Наверняка, уголовное дело, даже если тебе удастся его возбудить, быстренько заберут наверх, а там тихо-мирно похоронят. Ты же в лучшем случае отделаешься выговорешником.

   —  На этот счет у меня тоже есть одна идея. Проверка будет осуществляться на столь высоком уровне, что зарубить ее никто не посмеет.  Мы же останемся в тени, вроде как и не при делах.

    —  Поясни?

  —  В состав бригады МВД, прибывающей завтра к нам с инспекторской проверкой включен некто Альметов Владимир Васильевич. Я его знаю. Классный мужик. Он был моим наставником, когда я начинал работать в службе. Думаю, что Владимир Васильевич не откажется нам помочь.

   —   А ему это надо?

 — Нет. Но он опер старой закваски. Такие люди не перерождаются в аппаратчиков. Кого-нибудь поймать, поколоть — им в кайф до глубокой старости.

  —  Но нужно еще с ним встретиться. А при том повышенном внимании, которым окружают министерскую бригаду, это непросто.

— Я знаю, как его найти.

 

 —  Куда это мы приехали? — спросил я, когда мы через лес подкатили к платной автостоянке, заставленной преимущественно иномарками.

   —  Это бывшая спортбаза, а теперь — теннисный клуб. В своем роде местный Уимблдон.

   —  Даже не слышал о существовании такого, — пожал плечами я.

—  Когда весь политический бомонд рьяно начал приобщаться к большому теннису, деловые люди подсуетились и организовали здесь престижный клуб для любителей этой игры. Мы с Жанной пару раз сюда наведывались, форму поддержать, но очень дорогое удовольствие, должен заметить. Впрочем, сегодня мы приехали не играть, а на деловую встречу, поэтому проберемся бесплатно. Я тут одну лазейку знаю. Ты спортивный костюм взял? Давай сразу переоденемся, чтобы там не привлекать лишнего внимания.

Мы переоделись и вышли из машины. Но направились не к центральному входу, как все нормальные люди, а в сторону. Потом протиснулись меж зарослей акаций, проползли под огораживающей стадион высокой сеткой и оказались на территории клуба.

Небольшая старая трибуна была малость переоборудована путем замены деревянных скамеек на пластиковые сидения. На них-то мы и расположились, изображая уставших от беготни с ракеткой членов клуба. А под нами на нескольких кортах шла игра. Мы расположились как раз напротив того, где происходила парная встреча. Спиной к нам играли высокий широкоплечий парень и дядечка в летах с большой лысиной. Приходилось им туго. Пара противников была лучше сыграна и неплохо перекрывала зоны. В результате она меньше бегала, но владела инициативой, заставляя другую пару носиться по корту и допускать промахи. Особенно часто лысоватый дядечка и высокий парень попадались на одну и ту же ошибку. Когда мяч пускался вразрез между ними, они или оба бросались на него, или оставались на месте, понадеявшись друг на друга. В одном из небольших перерывов, когда игроки устроились отдохнуть в переносных пластиковых креслах под трибуной, Вязов крикнул:

   —  Что, Василич, тяжело приходится?

  Дядечка, который и был Альметов, взглянул наверх и вдруг расцвел улыбкой.

—  Ба! Виталька, ты что ли?! А ну, спускайся давай.

Вязов поднялся и отправился вниз. Они с дядечкой обнялись, похлопали друг друга по плечам.

  —  Сыграешь со мной? Трусики-маечку найдешь? — спросил Владимир Васильевич.

—  Найду, — кивнул Виталий.

Дядечка повернулся к своему прежнему партнеру и произнес:

—  Слышь, ты отдохни пока. Я тут старого знакомого встретил. У нас с ним раньше хорошая пара получалась.

Вязов начал переодеваться, а Альметов, помахав рукой соперникам, крикнул:

—  Эй, мужики, в нашей команде замена. Возражений нет?

Те равнодушно пожали плечами, уверенные в своем превосходстве.

Первый сет пара Альметов-Вязов безнадежно продула. Но все же в последних геймах начало ощущаться, что они находят взаимопонимание, а Виталий постепенно разыгрывается. И в следующем сете грянул настоящий бой. Васильевич, как молодой, резво носился по задней линии, сильно двумя руками посылая мяч на другую сторону и сопровождая каждый удар громким утробным возгласом.  А Виталий удачно перекрывал своими длинными руками пространство возле сетки.  Я впервые видел своего товарища на корте и с удивлением открывал в нем новые таланты. Конечно, до Кафельникова и Агасси ему было далеко, но на любительском уровне он смотрелся вполне неплохо. Особенно прилично у него получалась подача. Сильно прогибаясь назад, он вытягивался в струну и наносил удар по мячу в высшей точке, отчего тот, словно выпущенный из пращи, летел со страшной силой. Первая подача у него проходила не всегда, но, если проходила, то создавала серьезные трудности для принимающего. Во всяком случае, эйсов он сделал больше, чем оба соперника вместе взятые. Те, ощутив возрастающее сопротивление противника, тоже усилили игру. Теперь они бросались даже за безнадежно уходящими мячами. “Рубиловка” разгорелась нешуточная. В конце сета и та, и другая пара имела по несколько сет-болов, но никак не могла дожать противника. Победа колебалась на весах “больше-меньше” то в одну, то в другую сторону и, наконец, снизошла к новичкам.

Однако предстоял еще один сет, решающий. Флюиды накала борьбы распространились по клубу. Из подтрибунных раздевалок, из открытого кафе стали стекаться люди, чтобы посмотреть на странных новичков, давших бой постоянным членам Пластиковые стулья подо мной постепенно заполнялись какими-то важными “мэнами” и стройными девицами в теннисных шортах, которые, потягивая баночное пиво или безалкогольные коктейли, принялись наблюдать за матчем, сопровождая его сдержанными комментариями и ленивыми хлопками.

Большинство болело за своих, то есть против Альметова и Вязова, но психологическое преимущество уже перешло на сторону к новичкам. Они начали рисковать и проявлять артистизм. Васильевич, нанося удар справа с задней линии, иногда придавал ему такую сложную подкрутку, что мяч по фантастической траектории огибал противника и ложился точно в уголок. А Виталий периодически, мощно замахиваясь для удара сверху, вдруг тихонечко клал мяч рядом с сеткой. Не всегда у них такие трюки проходили, но, когда получались, то вызывали восхищенный вздох на трибуне и еще больше выбивали из колеи соперника. И все же пара Альметов-Вязов не столько гналась за внешними эффектами, как за победой. Они четко контролировали ход игры и счет. В результате, взяв сет на подаче соперника, благополучно довели партию до логической развязки. Виталий выполнил очередной эйс и в победном восторге вскинул руки вверх.

Приняв поздравления от понуро-вежливой проигравшей пары, Васильевич и Вязов помахали  зрителям и уселись внизу, чтобы обтереть пот и передохнуть. К ним приблизился прежний партнер Альметова и спросил:

   —   Владимир Васильевич, в сауну пойдете?

—  Миша, да не беспокойся ты обо мне. Не суетись. Занимайся своими делами. Дай нам со старым товарищем пообщаться. Виталий меня потом отвезет куда надо.

Парень, которого назвали Мишей, попрощался и ушел, а Вязов крикнул мне:

  —  Игорь, спускайся. Я тебя с Владимиром Васильевичем познакомлю.

Я пожал руку представителю высокой комиссии и присел рядом.

    —  Слышь, Виталий, а вы как в клубе оказались? Играть что ли сюда ходите? — спросил Альметов.

    — Нет, — ухмыльнулся Вязов. — Мы через дыру в заборе пробрались, чтобы с вами  встретиться.

    —  А как вы догадались, что я здесь буду?

  — Я же твои привычки, Владимир Васильевич, знаю. Теннис для тебя — лучшее лекарство от похмелья. Вчера вы прилетели, значит, все по программе: обустройство, знакомство с руководством управления и банкет. Я рассчитывал, что утром ты решишь поправить здоровьечко — поиграть в теннис, и, как видишь, не ошибся.

  — Молодец, — кивнул Альметов. — Но помнишь ли ты, что я после игры люблю?

   — А как же, — улыбнулся Вязов и достал из сумки бутылку пива.

       — Вот, стервец, надо же,  “жигулевского” взял! — восхищенно произнес Владимир Васильевич и хлопнул Виталия по мокрой от пота спине.

Потом повернулся ко мне и пояснил:

 — Я кроме “жигулевского” никакое другое пиво не люблю. Сейчас вон до черта всяких марок появилось, глянешь — глаза разбегаются, а моей марки днем с огнем не сыщешь. Однако Виталька, смотри-ка нашел, уважил дедушку.

  — Этот дедушка только что по корту как лось носился, семь потов со всех согнал. Любому молодому фору даст, — усмехнулся Вязов.

 — Надо периодически себе нагрузку давать. А то, как на комплексную проверку приедешь, так начинается сплошная расслабуха. У проверяющей стороны только фантазии и хватает: в кабак сводить, баню организовать, ну еще иной раз на экскурсию по городу свозить — вот и вся культурная программа. Сопьешься так скоро.

  —  Ты же, Василич, тертый волк, знаешь старый подход к проверяющим. Их надо с первого дня “на стакан посадить”, они и “копать” ничего не станут.

—  Да знаю я эти ваши подходы. Третий десяток уже пошел, как погоны ношу. Ладно, пора двигать в душ. Сполоснемся, а потом посидим, поговорим.

 

Секретарша, пытавшаяся нас остановить под предлогом, что у шефа совещание,  Альметовым была решительно отодвинута в сторону, и мы шагнули в кабинет директора Департамента здравоохранения.

  Юровский восседал в своем кресле и строго распекал двух мужиков, расположившихся за столом для заседаний.

— Извините, что прерываю вашу беседу, но у нас безотлагательное дело к Леониду Валентиновичу. Я специально для этого прибыл из Москвы, — произнес Владимир Васильевич и представился. — Старший оперуполномоченный по особо важным делам ГУБЭП МВД России полковник милиции Альметов.

Мужчины за столом переглянулись, потом бочком-бочком выскользнули за дверь, оставив нас с директором Департамента наедине. Тот изрядно растерялся, поэтому практически не протестовал, когда ему объявили, что придется проехать с нами.

 

Мы доставили Юровского к себе в райотдел. Беседу вел Альметов, а Виталий находился при нем вроде секретаря, протоколируя сказанное и уточняя детали.  Леонид Валентинович был настолько ошарашен, что так и не уловил важного нюанса — все конкретные, детальные вопросы исходили не от Альметова, а от его помощника, то бишь Вязова. А еще он решительно открещиваясь от причастности к деятельности фирмы “Форинер ЛТД”, легко признал незначительный пустяк — получение премии от своего подчиненного, Зато, когда ему объяснили, что фактически это означает получение взятки, ударился в амбиции. Бил себя в грудь, говорил, что он кандидат на мэрское кресло и это так просто нам с рук не сойдет. Обещал  немедленно связаться с радио “Свобода” и “Голос Америки”, рассказать им, как в России используют милицию в грязных политических технологиях. Грозил вывести нас всех на чистую воду и лишить погон. Одним словом, разошелся не на шутку.

— Леонид Валентинович, угомонитесь, — остановил его поток красноречия Вязов. — Мы за честную игру. Но за обоюдно честную. Я знаю, что вы связались с заводским ОПС  в своей предвыборной кампании и намерен помешать им через вас получить власть в этом городе. Поэтому предлагаю вам честно снять свою кандидатуру с выборов и честно ответить перед Законом за допущенные грешки. Если же вы не внемлите моим словам, попытаетесь раздуть бучу и очернить нас, я тоже не стану церемониться и сделаю достоянием средств массовой информации одну видеозапись.

   — Какую видеозапись? — растерялся Юровский.

 — А вот мы сейчас вместе посмотрим ее, после чего решим, как нам быть, — предложил Виталий.

 Он принес от Петровича моноблок и достал из сейфа кассету.    На экране появился высотный дом, потом — два  совершенно голых человека, как Адам и Ева в первые дни этого мира, на лоджии. Лица их были вполне различимы и видок, сидящего перед нами Леонида Валентиновича заметно потускнел в отличие от его самозабвенно-страстной физиономии в телевизоре.

   —  Это шантаж! — возмущенно заявил он.

 — Считайте, как хотите, только я вас предупредил, — пожал плечами Вязов, — Если вы будете вести себя честно по отношению к нам и избирателям, про пленку никто не узнает.

  Юровский помолчал, подумал, потом вдруг хлопнул себя по лбу и сообщил:

  —  Я все понял! Вы за мной следили. И визит сотрудника МВД — только отвлекающий маневр!

  На миг Вязов и Альметов даже растерялись. Сказанное являлось чистой правдой. Однако Леонид Валентинович тут же продолжил и выдвинул другую неожиданную версию:

    —  Это все происки вашего нового генерала Караваева. А я все не мог понять — почему он так стремиться сблизиться с Пахомовым? Но теперь-то понял. Он решил заставить меня снять свою кандидатуру с выборов и выставить свою.

    —  Поясните, — попросил Виталий.

    —  Ладно, ребята, я на вас не в обиде. Понимаю, что вы просто исполнители чужой воли. Но ваш генерал — проженая шельма! Это же надо быть таким  лицемерным. Сам убеждал меня в своей поддержке, а в то же время рыл яму, чтобы я туда угодил и освободил ему дорогу в мэрию. Двуликий Янус, твою мать!

  —  А при чем здесь Пахомов? — задал наводящий вопрос Вязов.

  — Как при чем? Пахомов — это деньги. Надо оплачивать предвыборные листовки, рекламные материалы в СМИ, аренду залов для встреч с избирателями и все такое. Что я или Караваев можем себе позволить делать это из собственного кармана? Нет. А лучшего спонсора, чем Пахомов, у которого контроль над заводами и богатыми коммерческими структурами, не сыскать. Вот у вашего генерала денег даже на празднование собственного юбилея не нашлось. Ему пароход и все авиабилеты для приглашенных Пахомов оплачивает.

   —  Постойте, постойте. Какой пароход, какие авиабилеты? Объясните толком.

   —  Ну, у Караваева скоро 50-летний юбилей. Уж вы-то должны знать такие вещи. Я и то в курсе, что в вашем ведомстве сейчас проводится министерская проверка. Как только она закончится через две недели, Караваев возьмет отпуск и отправится на Черное море. Там Пахомов уже оплатил фрахт парохода “Дагомыс”, который примет на борт юбиляра, всех его гостей и совершит небольшой круиз вдоль побережья. В числе приглашенных были я и Пахомов. Теперь, я так понимаю, мне объявят подписку о невыезде, и заставят остаться в городе. А Караваев наедине нашепчет Пахомову, мол, надо же как неудачно получилось. Приехали коллеги из МВД, накопали какой-то компромат на Юровского и возбудили на него уголовное дело за взятку. И помочь человеку ничем нельзя, потому как тут вышестоящий аппарат работает. Придется кандидатуру Юровского с выборов снимать и искать другую. Потом объясняет, что лучше его самого кандидатуры не найти. Он теперь непримиримый борец с коррупцией. Народ должен оценить, как новый генерал на чистую воду директора Департамента здравоохранения вывел, и проголосовать за него. Дешевый популизм — давно лучшая тактика для победы на выборах.

  Я взглянул на Виталия и, наверное, впервые в жизни увидел его ошарашенным.

 

ПРО СРЕДНЮЮ АЗИЮ И ПРО АМЕРИКУ

Лучшее чистящее средство на Руси — это водка. Ей не только компьютер можно протереть, но и душу продезинфицировать. Откровения директора Департамента здравоохранения были, конечно, очень интересны, только оставили на душе какой-то паршивый черный осадок. Поэтому сразу после ухода Леонида Валентиновича Вязов водрузил на стол бутылку водки. Пить никто не отказался.

  —  Да, парни, у нас в Москве бардак, но и у вас черти-что творится, — заметил Альметов, похрустывая печенинкой. — Это ж надо а? Руководители двух важнейших ведомств, решающих наиблагороднейшие задачи по охране здоровья и безопасности граждан, пихаются локтями, чтобы присосаться к денежной кормушке жуликов. Куда катимся?

  Мне стало обидно за свой город, и я вступил в дискуссию:

    — За Юровского говорить не буду, а что касается нашего генерала, то его пример не показателен. Ни об одном другом нашем милицейском руководителе не было слышно, чтобы он под “заводских” или еще каких прогнулся. Караваев просто здесь пришлый человек, назначенец, видимо, у него менталитет какой-то другой. А у нас, знающие люди говорят, даже гаишники самые честные. Рассказывают, они в Москве во время Олимпиады какой-то проспект перекрывали, так его быстро переименовали в “Уральский” и старались объезжать, потому как наши гаишники денег на лапу не брали, а ставили за нарушения дырки. Помните, раньше в водительских удостоверениях вкладыш  специальный был. Три дырки — и водитель лишается прав.

    —  Знаешь, Василич, а Игорь прав, — поддержал меня Виталий. — Нельзя из-за одного продажного руководителя всю милицию черной краской мазать. Вот, скажем, бывший начальник городской “уголовки”, теперь — УБОП порядка 30-ти убийств, совершенных “заводскими” раскрыл, из них большинство — заказные. Да и другие руководители служб с мафией ни на какие компромиссы не шли и не пойдут.

—  Только не надо меня за советскую власть агитировать, — усмехнулся Альметов. — Я не хуже вас знаю, что милиция у нас одна из наиболее сознательных частей общества. Потому-то ее все и пытаются в дерьме вымазать. Посадили кого-то — менты виноваты, не посадили — опять виноваты. Раньше была одна стройная правоохранительная система. Все: судьи, прокуроры, милиционеры делали одно общее дело, кстати, и получали примерно одинаково. А сейчас нечистая на руку верхушка эту систему ломает, чтобы сделать ее ручной и управляемой. По принципу “разделяй и властвуй”. Судей она подняла и приблизила к себе. За ними последнее слово — это важней всего. Прокурорских оставила посередке. Они надзирают — это тоже важно. А ментов опустила, чтобы не лезли без спросу куда не следует. Так им всем теперь она и деньги платит, по ранжиру. В судах получают раза в три-четыре больше, чем в милиции, а в прокуратуре — раза в два. А ведь жуликов ловят и здоровьем рискуют именно менты. Если же они перестанут это делать, то судить и обвинять попросту будет некого.

— Точно-точно, — поддакнул я. — Просто геноцид какой-то. Я  тут прочитал, что за 9 лет войны в Афганистане у нас в области погибло 240 парней, а вот за такой же период времени, начиная с 1991 года, 91 сотрудник милиции покончил жизнь самоубийством. А все от бедности и безысходности.

 — Знаете, ребятки, иногда смотрю я на то, что у нас в России делается, и кажется мне, что попал я в Среднюю Азию середины 80-х. Как и там порой проявляется у нас этакий азиатский феодализм и расслоение общества на богатых баев и бедных декхан, — высказал мнение Альметов после очередной рюмки. — Чтобы нам в России порядок навести, однозначно нужна сильная рука, а главное государственная воля. Мне в свое время довелось в группе Гдляна-Иванова поработать. Мы тогда эту самую государственную волю проводили в жизнь. Трудно было. Очень большие люди пытались помешать, опора на местных слабая. Даже взятку в миллион рублей предлагали только за то, чтобы расследование дела передали в местные органы. А за прекращение дела, вообще, просили сумму самим назвать. И самое интересное, согласись Гдлян с Ивановым на предложение, действительно заплатили бы самые фантастические деньги, не торгуясь. Хапнули тамошние эмиры только на хлопке, мало не покажется. Но ведь никто из прокурорских следователей и милицейских оперов, работавших в группе,  не продался, хотя и работали практически только за идею. Но эта идея была! Знали, наше дело правое, за нами государство стоит, обязаны победить! Потому и старались не за страх, а за совесть. И действовали по тем временам жестко, не считаясь ни с какими авторитетами. Едем на обыск к какому-нибудь местному большому  начальнику, берем взвод солдат и БТР. Усадьбу его оцепляем, расставляем автоматчиков, и все, никто пикнуть не смеет. А потом уже по цепочке идет. Когда этому начальнику изъятые у него банки с золотом предъявишь, он более высокого руководителя сдает. Так почти до самых верхов дошли. Аналогичным образом сейчас мощный кулак организовать из правоохранительных органов и по морде им кое-кому из крупных чиновников и олигархов заехать, глядишь, в стране  побольше порядка бы стало.

—  Наверное, то был единственный случай в истории нашего государства, когда его руководители не на словах, а на деле показали, что они заинтересованы в борьбе с коррупцией, хотя и до определенного предела. А правоохранительные органы сразу показали, что умеют работать, если им по рукам не бьют. А сейчас реальная борьба с коррупцией никому не нужна. Потому-то все нынешние громкие дела находятся в вялотекущей стадии расследования, чтобы можно было в любой момент отчитаться о проводимой работе и в то же время не попасть впросак с политической коньюктурой, — заметил Вязов.

Поскольку любому русскому человеку за бутылкой свойственно порассуждать, как обустроить Россию, я тоже высказался в развитие темы:

— Говорят, что ценности, изымаемые группой Гдляна-Иванова, в свое время рассматривались как отдельная статья доходов государства.

       — На счет статьи не знаю, но изымалось, в самом деле, до хрена. Бывало, с обыска приедем, разложим все, и кажется, что попал в какую-то сокровищницу. Узбекские эмиры и баи хранили деньги в стеклянных банках, как мы — заготовки на зиму. Но особенно они любили золотишко. А высшим шиком у них считалось собирать золотые николаевские империалы. Помню, поступила информация, что перед арестом первый секретарь бухарского ЦК Каримов свое немалое состояние вывез и сховал по частям у доверенных людей. Приезжаем мы к одному такому его помощнику. И точно. Шесть восьмисотграммовых банок с золотыми червонцами и пятирублевиками нашли, хоть хозяин и спрятал на совесть. Положил в асбестовые трубы и запаял с концов. Около 11,5 килограммов вес монет составил. И это только один эпизод.

—  Вот-вот, кивнул я. — Не понимают наши правители, что милиция — это потенциальный источник доходов для пополнения государственной казны. Одна служба БЭП  приносит солидные деньги. Каждый опер свою годовую зарплату практически за месяц отрабатывает. Выявил одно преступление в крупных размерах и все. А таких дел он может в течение года с десяток сделать. Это, не считая административной практики. А штрафы сейчас за административные правонарушения ого-го какие стали.

       — На технику денег вообще не выделяется. Работаем, как в каменном веке. Вон в голливудских боевиках американские полицейские штук десять машин вдребезги разнесут, и хоть бы что. А когда нашу тачку на днях бандиты обстреляли и дырок наделали, нам с Игорем шеф нагоняй дал и сказал искать спонсоров для ремонта, — высказался в развитие темы Виталий.

— Про американских полицейских я могу вам порассказать, довелось у них побывать по обмену опытом. То, что с финансированием у них не, как у нас — это точно, — усмехнулся Альметов. — Приведу маленький такой пример.  Привозят нас в тамошний полицейский тир пострелять. Предлагают оружие на выбор и подкатывают на тележке цинк с патронами. Я возьми да и приколись. “А у вас тоже только по три патрона можно использовать?” — спрашиваю. А поскольку я “спик инглиш” дую плохо, то  копы меня не понимают. Начинаю объяснять им знаками. Смотрю, закивали. Мол, врубились. Увозят тележку обратно и привозят мне уже три цинка. Короче, когда я им три пальца показывал и кивал на патроны, они решили, что мне боеприпасов не хватит, и еще подогнали. Но это не самое смешное, что со мной случилось. Познакомился я там с одним полицейским из патрульной службы. Как-то выхожу из участка, и он подъезжает. “Хорошая, — говорю ему. — У тебя машина”.  А он мне ключи бросает — на, мол, прокатись. Я удивленно спрашиваю: “Что один?” Он тоже удивляется: “А что у тебя прав нет?” Права-то у меня есть, но езжу я, честно сказать, хреноватенько. Личной машиной при нашей зарплате не очень-то обзаведешься, поэтому я так и прожил,  безлошадный. Но высокую марку русского мента ронять не хочется. “Эх, — думаю, — где наша не пропадала!”,  беру у него ключи и сажусь в машину. А там внутри чего только нет. Мама моя родная! Рядом с сиденьем на специальной подставке карабин стоит, стреляй не хочу, на панели бортовой компьютер огонечками мигает. Тронулся я нормально. Никого не зацепил, не задавил. Но на первом же перекрестке на красный свет выехал. Тут-то меня справа и слева как долбанут!  Сижу я, ни жив, ни мертв. Понимаю, что теперь вовек не расплатиться. Мало того, что полицейскую машину разбил, так по моей вине еще две иномарки пострадали. Смотрю я на карабин и думаю: сейчас застрелиться или потом? Все равно всю оставшуюся жизнь придется на ремонт машин угробить. Тут “скорая” подъезжает. Молоденькая врачиха негритянка меня осмотрела, чего-то там прощебетала, типа, бледненький вы очень, меня на носилки и в “скорую”. Потом в палату ко мне приехал руководитель нашей делегации. Говорит, шеф полиции очень извиняется и обещает строго наказать водителей, влепившихся в меня. Оказывается, при ударе у меня мигалка включилась, и вышло так будто бы я перекресток с сигналом проблескового маячка преодолевал, а те этого не заметили. Но самое главное, он меня утешил — сказал, что в Америке все машины застрахованы, поэтому при аварии платит не водитель, а страховая компания. Вот так и съездил я в Америку. Кстати, должен заметить, штатовские копы хоть и живут лучше наших ментов, но работают хуже. Правда, это мое личное мнение. Ладно, парни, время позднее, наливайте по последней и по домам.

 

    ЗОЛОТОЙ  СЛИТОК  ДЛЯ  ПИСАТЕЛЯ            

Есть такой старый анекдот, повествующий о том, с чем представители разных национальностей ходят в гости: англичанин с чувством собственного достоинства, француз с любовницей, русский с бутылкой, а еврей с тортом. И все же, если визит русского мужика в гости с бутылкой — явление обычное, то приход русской женщины с “пузырем” — вещь не частая.

Но именно так с утра пораньше в наш кабинет заявилась журналистка Ольга. Водрузив на стол Вязова бутылку конька, она объявила, что это презент настоящим мужчинам,  умеющим держать слово. Мы с Виталием недоуменно переглянулись. Вроде бы накануне вечером не так много выпили, всего бутылку водки на троих, оба отправились домой, и к Ольге никто из нас не заворачивал, чтобы сдержать непонятно какое слово. Но она тут же сама внесла ясность и пояснила:

— Когда вы на кране отобрали у меня видеокассету, то обещали, что накажете Юровского за его финансовые махинации. И, как оказалось, не соврали. Я узнала, что вы вчера вызывали по поводу получения взятки.

—  Откуда узнала? — спросил Вязов.

— Неважно. Я — журналистка, и у меня имеются собственные источники информации. Но я бы хотела выяснить у вас кое-какие подробности.

Кто является ее  источником, мы догадывались. Видимо, Юровский пожаловался на происки ментов любовнице, а та, будучи ольгиной подругой, посплетничала с ней.

— Извини, подробностей не будет. У нас с директором Департамента здравоохранения договор, — заявил Виталий.

— Какой договор? — удивилась Ольга.

— Он не ловит жуликов, а мы не торгуем лекарствами и не даем информацию журналистам! — отрезал Вязов.

Девушка явно расстроилась. Мне стало неудобно за резкость друга, и я попытался сгладить ситуацию:

       —  Олечка, не обращайте внимания. Виталий Иванович шутит. Вы же знаете, что он вовсе не такой монстр, каким желает казаться. Просто на данном этапе мы действительно не можем предать гласности ход нашей проверки в отношении Юровского. Но, уверяю вас, когда это станет возможным сделать, вы будете первой, кто узнает все подробности. Мы не забыли, что именно вы обратили наше внимание на его злоупотребления с поставкой медицинского оборудования.

Пока я распинался, в кармане у Виталия заверещал сотовый телефон. Он вытащил трубку и вышел в коридор, чтобы переговорить наедине. А когда вернулся, то мы с Ольгой уже пили кофе с коньяком.

Он уединился где-то далеко-далеко со своими мыслями, пока мы с журналисткой пили кофе с коньячком и мило болтали. Возвращение Вязова на грешную землю получилось очень неожиданным. После продолжительного молчания он вдруг выпалил.

—  Ольга, я хочу сделать вам предложение!

Девушка на миг растерялась, но быстро овладела собой и твердо заявила:

—  Извините, Виталий Иванович, но так, сразу я не могу его принять. Хоть немножко поухаживайте за мной, чтобы соблюсти приличия, а еще вы сначала должны с моими родителями познакомиться, оказать им знаки внимания.

— Зачем мне с твоими родителями знакомиться? — удивился Вязов. — Я же не им предложение делаю. Ты уже девчонка совершеннолетняя, можешь сама за себя решать.

— Я, конечно, придерживаюсь современных взглядов на брак, но так, Виталий Иванович, тоже некрасиво. Я же не требую,  чтобы вы просили благословения у моих родителей, а лишь хочу, чтобы вы с ними познакомились, — обиженно заметила Ольга.

Вязов улыбнулся и пояснил:

—  Олечка, простите меня. Произошло маленькое недоразумение. У меня к вам предложение иного рода. Деловое. Взамен материала о Юровском я предлагаю вам сделать репортаж о другом, не менее высокопоставленном государственном чиновнике. У нас есть обоснованные подозрения о его связях с «заводским» ОПС.

— А со стороны вашего ведомства не возникнет препятствий по поводу опубликования информации о нем? — деловито поинтересовалась Ольга.

— Возникнут обязательно. Но у вас будет эсклюзивное право на эти материалы, поскольку коррумпированность данного лица вы сами и установите в результате своего рода журналистского расследования. Однако предупреждаю сразу, дело, которое я вам предлагаю очень небезопасное. Если вы не хотите рисковать, то лучше откажитесь сразу.

— Обожаю рискованные журналистские расследования! — засмеялась Ольга.

—  Тогда излагаю суть дела, — кивнул Вязов.

 

Чем дальше Виталий рассказывал, тем сильнее я начинал сомневаться в его душевном здоровье. То, что он задумал осуществить, по большому счету, не нужно было никому. Даже самому Вязову. Это заведомо не принесло бы ему ни лавров, ни денег, ни звездочек на погоны,  только доставило дополнительные заботы и неприятности. Впрочем, может быть, с головой было не все в порядке не у Вязова, а у всех нас. Почему-то в модель поведения нынешнего нормального человека как-то  не вписывается стремление к абстрактной справедливости без тени личной выгоды. Но самое интересное, что журналистка тоже оказалась с сумасшедшинкой. Ольга с энтузиазмом восприняла идею Вязова и загорелась желанием поучаствовать в ее реализации. Я не мог спокойно смотреть, как два хороших человека ввязываются в опасную авантюру ради торжества мифической правды на земле, и вышел из кабинета, оставив их обсуждать свои планы. Идеалисты-декабристы, твою мать!

 

       В коридоре, я нос к носу столкнулся с Серегой Зуевым.

—  О, Игорь, здорово! А я как раз к тебе направляюсь по важному делу.

Такова человеческая сущность, что людям всегда интересно какое у других может быть к ним важное дело, хотя заведомо известно — оно будет заключаться в оказании той или иной услуги. Поэтому я традиционно спросил какое ко мне дело и услышал не менее традиционный ответ:

       —  Нужна твоя помощь.

       —  Если материальная, то я на мели, — сообщил я.

       — Да нет, — махнул рукой Серега. — Я слышал, что вы недавно слиток золота изъяли?

       — Было дело, — подтвердил я. — Уголовное дело возбудили по факту его незаконной продажи. Им Кузнецов занимается.

       —  Слушай, Игорь, я Кузнецова плохо знаю. Ты бы не мог попросить у него этот слиток на полчасика. Нам для работы позарез надо!

       —  На опознание что ли?

       —  Да нет, мы тут писателя поймали. А он не колется. Надо бы на него чуть-чуть надавить. А ваш слиток для этого самый подходящий инструмент.

       —  А что, известный писатель? — спросил я.

       —  Ага, — кивнул Серега. — Два года его пасли, пока не задержали.

       —  Про что пишет?

       — Про заек! — засмеялся Зуев. — На блатном жаргоне писатель — вор, режущий дамские сумочки. Но, скажу тебе, тот, которого мы задержали — такой мастер в своем деле, что любому члену Союза писателей сто очков вперед даст. Может запросто в полупустом автобусе даже кондуктору сумочку выпотрошить, и никто ничего не заметит. Но обычно он работал, конечно, по пассажирам. И делал это очень профессионально. На дело ходил с двумя бабами. Кстати, с ними и жил. Такой вот маленький гарем себе создал. И содержал его, между прочим, неплохо. Бабы его ни в чем нужды не знали, но, правда, и в работе ему помогали. Создавали  прикрытие в транспорте и бдили по сторонам, пока он заточенной монетой сумочки “писарил”, а потом “шмелей”  от него принимали. Грамотно воровали, одним словом. Поэтому нам этого писателя с поличным так и не удалось взять. Зато одна потерпевшая подтвердила, что он в автобусе рядом с ней терся. И опознала у него свои купюры, испачканные зеленкой. Но, ты сам знаешь, для суда этого мало. Полдня злодея плющим, а он стоит на своем — никаких сумочек не резал, а деньги с пятнами зеленки получил на сдачу в аптеке. И бабы его не колются. Короче, надо что-то предпринять, чтобы заставить этого козла сознаться!

       —  А золото тебе зачем?

   —  Игорь, очень надо. Всего на полчасика. Не волнуйся, вернем в целости и сохранности.

Неделю назад нашим ОБЭП был задержан один коммерсант, который искал покупателя на килограммовый слиток золота Центрального банка России 999-й пробы. В отношении коммерсанта возбудили уголовное дело, а слиток изъяли. Я знал, что золото пока находится в сейфе у Кузнецова, и проводил Зуева к нему. Витька уперся. Сказал, что слиток никому не даст, мол, он десять штук баксов стоит и, если с ним что-нибудь случиться, то всему нашему райотделу не расплатиться. Я понимал опасения Кузнецова, но хотелось помочь и Зуеву, который нас не раз выручал. Пришлось выступить в качестве третейского арбитра и поручителя. В общем, Витька выдал золото под мою полную персональную ответственность и еще отобрал с меня расписку. Ощутив груз возложенной на плечи ответственности, я сказал Зуеву, что он должен теперь производить все манипуляции с золотом только в моем присутствии. Сереге ничего не оставалось, как согласиться.

Он провел меня к себе в кабинет, где его “младший”, словно удав кролика, гипнотизировал тяжелым взглядом тщедушного благообразного старичка, надо полагать, писателя.

— Ну что, не надумал клиент написать явку с повинной? — поинтересовался Зуев.

И “младший”, и задержанный молча синхронно помотали головами.

—  Тогда мы сейчас сделаем ему маленькую экзекуцию, — заявил Серега.

Он подошел к писателю, мощной своей лапкой ухватил его за запястье и прижал ему руку к столешнице.

—  Красивые у тебя пальчики гнида. Золотые, можно сказать. Сколько  ими кошельков перетаскано у пенсионерок и матерей-одиночек не счесть. Но больше ты горя никому не принесешь. Сейчас мы небольшую операцию проведем, чтобы пальчики свои шаловливые ты куда не следует не запускал. Игорь, давай слиток!

Я протянул Зуеву золото, но  его намерений понять не мог. А тот поднес слиток к носу задержанного и медленно с расстановкой начал объяснять:

— Видишь какой инструмент я подобрал для операции над твоими золотыми пальчиками?  Тоже золотой. Смотри, гнида, тут и печать Центрального банка стоит и проба. Понимаешь, какую честь тебе оказываю? Но только ты не думай, что, если слиток такой маленький, то бить им тебя по пальцам я не больно буду.  Ничего подобного. Видишь, какие у него ребрышки? Сейчас ими по каждой твоей косточке пройдусь.

Взяв слиток, Зуев неожиданно хлопнул им по мизинцу писателя. Тот сразу оглушительно заверещал.

—  Не ори, как потерпевший! — рявкнул на него Серега. — Я ж тебя, можно сказать, только погладил. А теперь буду бить по-настоящему. Сейчас мы тебе другой пальчик подремонтируем.

После второго удара задержанный предложил написать чистосердечное признание. Правда, делать за него это пришлось младшему оперу, поскольку он сам писать уже мог и сидел, бережно прижимая к себе кисть правой руки, время от времени дуя на поврежденные пальцы. Убедившись, что процесс пошел как надо, Зуев вернул мне слиток. Однако, прежде чем уйти, я захотел удовлетворить свое любопытство и попросил Серегу выйти в коридор, где спросил:

—  Слушай, Серый, я так и не понял: что у вас в уголовке не нашлось предмета получше, чтобы писателю руки отбить?

—  А это, Игорь, тонкий тактический ход на перспективу. Сейчас злодей во всем признался, а завтра однозначно от своих показаний откажется и заявит, будто я из него показания силой выбил. Только хрен ему на палке! Никто не поверит, что бедные менты воров золотыми слитками лупят. Мы же не банкиры какие.

Мне оставалось только воздать хвалу хитрому психологическому ходу Зуева и возвратить золото Кузнецову.

 

МОРСКИЕ   ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Есть поговорка: «не имей сто рублей, а имей сто друзей», но Самвел Казарян предпочитал иметь и то, и другое. Причем,  друзей хотел иметь не простых, а влиятельных. Еще работая помощником капитана обычного пассажирского теплохода, он мог похвастать знакомством с первыми лицами города Сочи. Во много эти знакомства помогли ему без помех приватизировать в частное владение небольшой, но комфортабельный теплоход «Дагомыс». Катать простую публику было не очень рентабельно, а вот для увеселительной прогулки хорошей, небедной компании судно годилось в самый раз.  Так что с некоторых пор организация банкетов на воде стала основной специализацией Казаряна.

С Караваевым он был знаком давно, когда тот еще не был генералом и большим начальником. Они числились друг у друга в ранжире полезных знакомств и периодически обменивались небольшими услугами, поэтому для Самвела не стали неожиданностью ни звонок Караваева с далекого Урала, ни высказанное им пожелание отпраздновать свой юбилей на «Дагомысе». А вот другой звонок, последовавший через несколько дней от заместителя начальника пароходства, его удивил. Раньше тот  с Казаряном даже не здоровался, а тут вдруг обратился с просьбой устроить к нему на теплоход официанткой свою племянницу, студентку Московского института пищевой промышленности. Он объяснил, что такая деятельность пошла бы девочке в зачет, как производственная практика. Конечно, Казарян не возражал. От руководства пароходства зависело очень многое, и столь небольшая услуга могла потом помочь решить какой-нибудь важный для него вопрос.

Естественно, Самвел не знал, что несколько лет назад тому же заместителю начальника пароходства очень важную услугу оказал Альметов. И теперь тот по его просьбе позвонил Казаряну, чтобы пристроить на «Дагомыс» журналистку Ольгу.

 

Изрядно замусоленная и доходящая порой до маразма в США проблема сексуальных домогательств на работе у нас, в России тоже имеет место, хотя и носит преимущественно скрытый характер. В связи с этим, женщина на корабле — не только плохая примета, но и потенциальный объект полового влечения «мореманов». Тем более, если она такая молоденькая и обольстительная, как Ольга.

Соседка новой официантки по каюте, буфетчица по имени Оксана, сразу взяла шефство над ней шефство и наставляла не только по части работы, но и в скользких вопросах взаимоотношения полов:

—  Ты задницей-то здесь не очень крути. У нас на судне морячки хваткие. Не успеешь оглянуться, как  тебя в каком-нибудь темном углу зажмут. По трезвяни-то они, конечно, побоятся тебя и пальцем тронуть. Понимают, что Самвел  за племяшку большого начальника из пароходства им мигом бошки пооткручивает. Но по-пьяни им все едино: что портовая шалава, что английская королева, лишь бы кому засадить. А так они хлопцы веселые, безобидные. Ежели чего помочь, поднести, то завсегда помогут.

—  Все нормально, Оксана. У меня верный способ есть, как от мужских приставаний себя обезопасить, — улыбнулась журналистка.

—  Это какой-такой способ? — удивилась буфетчица.

—  А я сразу всех предупреждаю, что девственница. Поэтому, если кто меня трахнет против воли, так я его мигом за изнасилование в тюрьму засажу. На мужиков это как холодный душ действует.

—  Ну, не знаю… — с сомнением покачала головой Оксана, которая свою невинность потеряла еще лет в четырнадцать, а потому не знала действительно это козырь или нет.

Потом, чуть подумав, произнесла:

—  Знаешь, подруга, может и правда, мужики целок боятся, только, если самвеловский племянник Ашот приедет, то твой номер не пройдет. Ему наоборот девочек подавай. Его даже как-то пытались посадить за растление малолеток, только он отмазался. Ашот с крутыми бандитами на берегу связан, его в городе все боятся. Даже Самвел своему племяннику не указ, тот сам им иной раз помыкает, поскольку считается дядиной «крышей». Так что постарайся держаться от него подальше.

 

Предупреждения Оксаны оказались не лишними. Ольга быстро стала предметом всеобщего внимания на судне. Днем, пока она осваивала новую профессию, мужская часть команды, за исключением капитана, доброжелательно старалась ей помочь и услужить, а вечером столь же единодушно пыталась ее трахнуть. После ужина, когда Казарян удалялся в свою каюту на покой, все свободные от вахты моряки собирались возле буфета Оксаны, и начиналась пьянка. На «Дагомысе» было заведено так: пока на борту пассажиры — для команды сухой закон, отдыхающие сходят на берег — можно расслабиться.

На первой же вечеринке Ольга популярно объяснила всем ухажерам, что выпить сухого винца и потанцевать — это она может, а все остальное — ни-ни, поскольку девственница и свято блюдет свою невинность для жениха, кстати, мастера спорта по боксу. То ли  девственность, то ли жених-боксер, то ли наделенный большой властью дядя, то ли само ее сдержанное поведение или, скорей, все эти факторы вместе обусловили ольгину безопасность. Никто к ней под юбку не лез и в темном углу зажать не пытался.

Все было нормально, пока вечером, накануне приезда Караваева с гостями, на судне не появился Ашот. После того как Ольга обслужила его и капитана за ужином, он подстерег девушку в коридоре, загородил ей дорогу и безапелляционно заявил:

 —  Цыпленок, ты будищь мой. Если кто станет приставать, скажи — зарэжу. Это харащо, что ты никому не даещь. Будищь только моя! Нэ пожялеещь. Будищь в золото и меха ходить. Ночью приду к тебе, жди!

 

Возможно, сам Ашот считал себя неотразимым кавалером, но Ольге его смуглая, заросшая щетиной морда показалась отвратительной.  Вечером она пораньше вернулась в каюту, закрыла ее на замок и еще, на всякий случай, положила под подушку баллончик со слезоточивым газом.

Ашот выполнил свое обещание, и около полуночи действительно пришел. Сначала он просто скребся в дверь, потом стучал и, наконец, принялся лупить по ней кулаками и ногами. На шум сбежались матросы. Оксана по обыкновению проводила ночь в чужой каюте, поэтому Ольга, в одиночестве, забившись в уголок, слушала, как в коридоре раздается матерная ругань кого-то из членов команды, перебиваемая время от времени обещаниями племянника    капитана всех зарезать. Потом за дверью послышали глухие удары, похоже Ашот сцепился с кем-то в рукопашную. Конец разборкам положил Самвел Казарян. Он вклинился между дерущимися и сумел погасить разгоревшиеся страсти. Ольга слышала, как капитан по-армянски громко отчитывал своего племянника, а тот, тоже на родном наречии, что-то горячо пытался ему объяснить. Но вскоре порядок был восстановлен. Послышались удаляющиеся шаги, и все стихло. Ольга облегченно выдохнула и подумала, что только такая дура, как она, могла согласиться на предложение Вязова  принять участие в этой авантюре.

 

Утром Ольга и Оксана отправились на рынок, чтобы прикупить к праздничному столу свежей зелени и овощей. Проходя мимо цепочки рыбаков, притулившихся на краю пирса, Ольга услышала позади себя самодеятельное пение:

—  Эй, красотка, хорошая погодка! Была бы лодка, мы уплыли с тобой.

Качество исполнения оставляло желать лучшего, но голос певца показался Ольге знакомым. Все рыбаки сидели  спиной к ней и только один из них смотрел на нее. Потом он снял темные очки и помахал рукой. Девушка застыла на месте. Увидеть здесь Вязова она никак не ожидала.

—  Оксана, ты иди, я догоню. Обожаю рыбалку, узнаю на что здесь ловят, — сказала Ольга спутнице.

Однако та, наоборот, встала и с любопытством уставилась на журналистку, направившуюся к рыбакам. Под ее пристальным взглядом Виталий и Ольга не стали показывать, что знают друг друга, и их свидание превратилось в подобие встречи шпиона со связником. Вязов сделал вид, что ловит рыбу, а девушка, облокотившись рядом о металлический поручень, делала вид, что смотрит, как он ловит. Не глядя друг на друга, они перебрасывались фразами.

—   Привет. Ну, как ты? Освоилась на теплоходе?

—  Ага, освоилась. Сегодня всю ночь не спала, держала оборону от одного бандита, который задался целью переспать со мной.

—  Оленька, дорогая, я понимаю, что тебе нелегко, потому и приехал, чтобы поддержать тебя. Осталось потерпеть всего ничего — ночь простоять, да день продержаться. Караваев с гостями прилетает сегодня днем, вечером состоится банкет. Пахомов находится в Москве, но известно, что он тоже взял на сегодня авиабилеты в Сочи и обратные на завтра, на утро. Колчедан — единственный, кто знает меня в лицо, поэтому, как только он уедет, я постараюсь снять тебя с «Дагомыса». Если что, скажу, будто являюсь твоим женихом и нам необходимо срочно обвенчаться. Ты не против?

—  Врать нехорошо, — улыбнулась девушка.

— Ложь ради благого дела — не самый страшный грех в этом мире, — вздохнул Вязов. — Ладно, Оленька, пора идти. Твоя подруга уже заждалась. Удачи тебе!

 

На «Дагомысе» царила суета, свойственная подготовке к любому празднеству. Пока прибывшие гости размещались в каютах и переодевались к столу, Ольга беспрестанно сновала из камбуза в зал ресторана, накрывая столы для банкета. Маленькую цифровую видеокамеру она давно спрятала под эстрадой. Для выступлений артистов и музыкантов в ресторане имелось небольшое возвышение, боковины которого были заделаны стеклами. Когда работала цветомузыкальная установка, эстрада снизу расцвечивалась разноцветными огнями.

 Пока зал не заполнился народом, Ольге нужно было включить камеру. Наконец, ей удалось улучить момент, когда в ресторане никого не было. Поставив поднос на стол, она подбежала к эстраде, опустилась на колени и пилкой для ногтей отковырнула одно из стекол. Но едва  успела нажать на кнопку включения видеокамеры, как услышала позади шаги. Трясущимися от волнения руками она приделала стекло на место и только тогда обернулась. Возле одного из столов стоял Ашот и пристально смотрел на нее.

—  А попка у тебя нычего, цыпленок, — с кривой усмешкой заметил он. — Зачэм ты там ползала? Прятала что-то? Обворовала, навэрное, кого-ныбудь?

—  Да нет, колечко потеряла. Вот и искала…., — растерянно ответила Ольга.

—  Нэ ври! — назидательно произнес Ашот и пьяно погрозил девушке пальцем. — Я твои руки выдел. Нэ било у тэбя на ных колечка.

—  Я хотела сказать — сережку. Сережка у меня отпала, — еще более растерянно принялась оправдываться Ольга.

Пошатывающейся походкой Ашот приблизился к ней, взял ее руку и приложил к своим штанам.

—  А здэсь ты своего Сэрежку поискать нэ хочешь?

Другой рукой он провел рукой по груди женщины, нащупал сосок и, больно  ухватив его пальцами, начал слегка покручивать. Ольга отпихнула мужчину от себя, но тут же испугалась пришедшей в голову мысли, что Ашот может рассказать о том, как она что-то спрятала под эстрадой. Если в светомузыкальной установке найдут видеокамеру, то последствия могут быть самыми страшными. Поэтому она решила отвлечь племянника капитана и увести его куда-нибудь подальше от этого места. Тут же изобразив будто сгорает от страсти, томно произнесла:

—  Только не здесь. Пойдем ко мне в каюту. Прямо сейчас!

Ашот удивился такому повороту в поведении девушки, но отнес его на счет своей неотразимости и зашагал вслед за ней.

Ольга первая шагнула в каюту и наклонилась, чтобы снять покрывало с постели. Спутник тут же прижался к ней сзади и запустил руки под юбку. Между тем журналистка нащупала под подушкой то, что искала, а именно — баллончик с «Черемухой». После чего, не глядя, через плечо пустила обильную струю слезоточивого газа в глаза кавалеру. Тот был пьян, и даже не сразу понял что случилось, лишь схватился за глаза, будто охваченные огнем. Ольга развернулась, для верности еще побрызгала «Черемухой» в лицо Ашота, закрытое ладонями, а потом, чуть отступив, взмахнула ногой и заехала острым носком туфельки мужчине в промежность. Судя по всему, попала она точно. Племянник капитана взвыл и, убрав руки от головы, ухватился ими за более ценный предмет — свое мужское достоинство.

Слезоточивый газ,  рассеявшийся в воздухе каюты, уже начал щипать глаза, поэтому девушка далее не стала задерживаться и выскочила за дверь. В коридоре она первым делом растрепала прическу, потом, чуть помедлив, решительно рванула платье на груди, как в кинофильмах матросы в ответственные моменты рвут на себе тельняшки, и бросилась к ресторану.

В зале уже начала собираться важная публика, облаченная в строгие костюмы и вечерние платья. Когда сюда же вбежала Ольга в разорванной одежде и с паническим страхом в глазах, все головы, как одна, повернулись к ней. Девушка нашла взглядом Казаряна, стоящего меж гостей в белом капитанском кителе, и ринулась к нему.

—  Самвел Тигранович, там ваш племянник … Он … Он … Пытался меня изнасиловать!

—  Ах, мерзавец, ах, негодяй. Я же ему вчера говорил, оставь девочку в покое. Он мне мамой клялся. Оленька, идите ко мне в каюту. Оксана поможет вам привести себя в порядок. А с Ашотом я сейчас разберусь.

Однако с Ашотом разобрались другие. Когда капитан отправился воспитывать племянника, находившийся рядом Пахомов что-то шепнул своим телохранителям. Два амбалистых парня тут же двинулись вслед за Казаряном. Ашота они обнаружили возле трапа, ведущего на верхнюю палубу. Тот явно собирался проветриться. Но это ему не удалось. Колчедановские телохранители мягко отодвинули капитана в сторону и весьма сурово разобрались с его племянником. Изрядно помесили незадачливого насильника пудовыми кулаками, а потом еще и вытерли обувь о его распластанное внизу тело, словно о половую тряпку.

Между тем Ольга вскоре переоделась, подкрасилась и приступила к исполнению обязанностей. Она снова моталась между камбузом и рестораном, подтаскивая закуски и унося грязную посуду. Сначала гости с любопытством провожали ее перемещения глазами, но вскоре потеряли к девушке всякий интерес и предались веселью.

В целом, если не считать инцидента с официанткой, празднование юбилея Караваева прошло весьма пристойно. Несмотря на то, что мужчины время от времени уединялись для обсуждения деловых вопросов, женщины не чувствовали себя обделенными их вниманием. Застолье и танцы продолжались почти до утра.

Но когда гости уже посапывали и похрапывали у себя в каютах, ольгина трудовая деятельность еще продолжалась. Ей пришлось  относить всю грязную посуду, прибираться в зале. И хотя она валилась с ног от усталости, но не забыла главное — извлечь из-под эстрады видеокамеру и спрятать ее у себя в каюте.

Прилечь ей удалось только, когда уже рассвело. И уснула она, кажется, раньше, чем голова ее коснулась подушки. Впрочем, долго почивать ей не позволили. Пахомов со своими людьми собрался уезжать, поэтому Оксана растолкала Ольгу и сообщила, что нужно накрывать завтрак.

После утренней трапезы Пахомов и некоторые из гостей сели в катер и отправились на берег. «Дагомыс» пока стоял на рейде, но ближе к вечеру ожидалось, что он отправится вдоль побережья. Караваев обещал своим родственникам и друзьям морской круиз, а Казарян должен был воплотить его обещание в жизнь. Измотанная работой и эмоциональными встрясками Ольга предстоящему круизу была совсем не рада, поэтому в душе кляла себя и Вязова. И вдруг услышала его голос, выкрикивающий ее имя. Бросив на стол поднос с грязной посудой, она устремилась на верхнюю палубу.

С правого борта «Дагомыс» огибала небольшая яхта, на носу которой стоял Вязов и, приложив руки ко рту, громко орал:

—  Оль-га! Олень-ка!

—  Я здесь! — тоже закричала девушка и замахала рукой.

Пока они словно Курт Рассел и Голди Хоун в фильме за «За бортом» восторженно перекликались со своих судов и, кажется, подобно тем же кинематографическим героям были готовы кинуться в воду навстречу друг другу, к Ольге подошел Казарян.

— Что происходит? — спросил он.

—  За мной жених приехал. Я увольняюсь! — объявила официантка.

— Но это невозможно …, — растерялся капитан. — Кто же будет обслуживать гостей.

—  Да хоть бы вы сами, Самвел Тигранович! — отрезала Ольга. — Не хочу  больше у вас работать. Я в рабство не нанималась. Вы меня сутками заставляете работать, а племянник ваш постоянно пытается трахнуть. Разве же можно назвать это производственной практикой?! Все, хватит! Ухожу от вас!

Гости, оказавшиеся рядом, после вчерашнего происшествия были сочувственно настроены к Ольге и выразили ей свою поддержку. Капитан растерянно оглянулся на них и развел руками, не зная, что сказать.

— А ну пересаживайте меня на яхту или я сейчас в воду брошусь! — в ультимативной форме потребовала Ольга и сделала вид, что хочет перемахнуть через поручень

— Подожди, подожди, — остановил ее Казарян. — Поезжай, если хочешь. Никто тебя здесь насильно не удерживает.

По его распоряжению матросы спустили трап, и Ольга, быстро скидав вещи в сумку, перешла на яхту.

Когда они с Виталием обнимались под взглядами наблюдавших за ними с палубы теплохода пассажиров и моряков, опер шепнул ей на ухо:

—  Привет, красотка! Вот видишь, лодку для тебя я все-таки раздобыл. Куда поплывем?

—  На край света, — счастливо засмеялась девушка.

 

УПРЯМЫЙ  ЭКСПЕДИТОР

Газетный репортаж Ольги и опубликованные снимки, сделанные с видеозаписи, на которых генерал Караваев обнимался с криминальным авторитетом Колчеданом, произвели настоящий фурор. В статье красной нитью шла параллель между их совместным отдыхом и слаженными действиями по передаче Кедровского гидролизного завода под контроль «заводскому» сообществу. Журналистка, можно сказать, била в набат и взывала к людям, мол, вот она коррупция, зараза такая, притаилась у вас совсем под боком, а вы спите и ничего не ведаете. Для развития интриги в сюжет были вставлены намеки  на другие  совместные делишки главных героев повествования, а так же обещано продолжить журналистское расследование.

На телевидении сюжет о юбилее на теплоходе «Дагомыс» не демонстрировался, но было объявлено, что соответствующая пленка в медиа-холдинге имеется. Зато копия этой пленки попала в Москву к руководству Министерства внутренних дел. Ходили слухи, что ее отвез туда начальник УБОП, но существовала и версия, будто запись доставил лично мэр. Как бы там ни было, а Караваев запаниковал и срочно отправился в столицу. Зато Пахомов, напротив, спешно вернулся из первопрестольной, чтобы разобраться какая падла устроила кипиш по поводу того, что они с генералом закорешились. Ему сказали, что волну подняла никому неизвестная журналисточка. Причем, у жуликов сложилось устойчивое мнение — девочка выполняла заказ начальника УБОПа. Оценив ситуацию, Пахомов распорядился журналисточку не трогать, но припугнуть.

 

Несколько дней после опубликования своей сенсационной статьи Ольга купалась в лучах славы. Представители других средств массовой информации беспрестанно пытались выведать у нее дополнительную информацию, а потому оказывали всяческие знаки внимания. Однако уже через несколько дней ей пришлось столкнуться с оборотной стороной своей славы. Нет, то была не назойливая охота папарацци, на нее обратили внимание люди, от которых порядочным девочкам лучше держаться подальше. После первого звонка антипоклонников ее таланта у Ольги чуть не повяли уши.  Кто-то неизвестный на смеси фени и мата пообещал отхарить ее в особо извращенной форме. Потом позвонил некий доброжелатель и предложил написать опровержение статье о караваевском юбилее, иначе с ней может произойти трагическая случайность. К примеру, выйдет она из 6-го номера трамвая и, о ужас, поскользнувшись, попадет под его колеса. Человек с елейным голоском звонил еще несколько раз, все напоминал про опровержение и трамвай, рисовал перед журналисткой страшные перспективы. Вот, мол, отрежет ей железными трамвайными колесами ножки, будет она ползти на культяшках по пыльной дорожке и умолять, мол, боженька, ласковый боженька, верни ножки бедной безноженьке.

После таких предупреждений Ольга перестала ездить на 6-м трамвае, стала плохо спать и озираться по сторонам на улице. А еще она приехала к нам и пожаловалась на анонимных телефонных доброжелателей. Вязов посмеялся над ее переживаниями, назвал их пустыми страхами, но понял, откуда ветер дует и решил провести ответную акцию устрашения.

 

Пока шли высокие политические игры и строились версии — усидит ли Караваев в своем кресле или нет, Вязов попытался использовать ситуацию для наведения порядка в сфере переработки изъятой алкогольной продукции. Чтобы конфискованная «паленка» действительно перерабатывалась, а не поступала снова в продажу, следовало разобраться с фирмой «Ландыш». А поскольку в этой фирме все было фальшивым, от юридического адреса, до   директора, выполнявшего там примерно те же функции, что и гражданин Фунт в «Рогах и копытах», то сначала ее нужно было найти. Но Виталий не получил бы от нас с Зигельбаумом прозвище «Охотника за кидалами», если не щелкал такие задачки как орешки. Никакие ухищрения жуликов законспирировать свою деятельность не могли его остановить. Вот и в этот раз он неведомыми мне путями сумел получить информацию,  когда представители «Ландыша» приедут на  склад УМТ и ХО за очередной партией изъятой алкогольной продукции. И нам оставалось их только задержать.

 

Мы остановили машины «Ландыша» уже на выезде со склада. В одной из них, грузовой, размещалась продукция, а в другой, легковой, системы «Джип «Мицубиси»» — сопровождающие лица. Лиц было двое. Одно — простое, рабоче-крестьянское, принадлежало личности шофера, а другое, чем-то напоминающее бульдожью морду — экспедитора. Видимо в фирме «Ландыш» было так заведено, что экспедитора по протоколу должны возить на джипе. Трудно даже представить на чем тогда там транспортируют директора. На лимузине, не меньше.

Правда, о том, что человек с бульдожьей  «мордой лица» — экспедитор, я и Виталий узнали не сразу. Поначалу он напрочь отказался разговаривать с нами и снисходительно объяснил, что мы можем отдыхать, поскольку наше милицейское руководство «в курсах». Однако Вязов настойчиво повторил свою просьбу предъявить документы на алкогольную продукцию.

—  Братан, ну ты чо, в натуре, такой упертый?! Если у тебя есть вопросы, зайди на склад к Бруевичу, он тебе все популярно объяснит.

—  Зачем беспокоить больного человека? — пожал плечами Виталий.     — У Бруевича последнее время ноги стали сильно опухать. Еле ходит. Ему лечиться надо, а не на вопросы отвечать.

— Точняк, — кивнул экспедитор. — А я секу, он ковыляет как пингвин. Говорит, ботинки жмут, а у него, значит, ноги пухнут. Надо Бруевичу сказать, чтобы пива меньше пил.

—  Так как на счет документов? — вернулся к основной теме Вязов. — Добровольно предъявим или необходимо силу применять?

—  Ну, рискни здоровьем, примени, — усмехнулся бульдожьемордый.

Виталий рискнул. Но прежде, вдруг вытаращил глаза, уставился куда-то за спину представителю «Ландышаа» и удивленно произнес:

—  Опаньки! А Колчедан-то что здесь делает?!

Экспедитор машинально обернулся. А потому не сумел среагировать, когда Вязов неожиданно схватил его за правую руку и защелкнул на ней браслет наручников. В это время  подскочил я и вцепился задерживаемому в левую руку. Виталий тут же пристегнул ее наручниками к правой.

Несмотря на скованные верхние конечности, экспедитор не собирался сдаваться. Грязно ругаясь, он отпихивал нас плечами и еще пытался лягаться. А поскольку вес его был за центнер, мы с Вязовым взмокли, пока доволокли мужика до своей автомашины и затолкали в нее. Но и там задержанный не угомонился и продолжал пихаться. Наша бедная «шестерка» жалобно скрипела и раскачивалась всю дорогу до райотдела. Выезжавший с нами на задержание Кузнецов обратный путь проделал с комфортом в «Мицубиси», в куда более в спокойной обстановке, хотя ему приходилось еще бдить, чтобы машина с «паленкой» не улизнул по дороге. Добравшись до райотдела, мы загнали грузовик во двор, а джип специально поставили под знаком «Стоянка запрещена», чтобы гибэдэдэшники обратили на него внимание.  

 

Работа с задержанными — это почти всегда психологическое противостояние. Опер и человек, которого он считает преступником, находятся друг напротив друга, а между ними лежит чистый листок бумаги. Чья воля окажется сильнее, тот и будет диктовать какую версию записывать на этом листе. А видение ситуации, облеченное в бумажную форму, уже станет, если не истиной в последней инстанции, то, по крайней мере, официальной трактовкой событий.

Вот и сейчас, по нашей версии фирма «Ландыш» занималась противозаконной деятельностью, забирала изъятую милицией фальсифицированную алкогольную продукцию и по второму разу запускала в торговый оборот, на чем отгребала бешеные деньги. А бульдожьемордый экспедитор придерживался иной версии: «Ландыш» облагодетельствовал милицию, согласившись в убыток себе перерабатывать изъятую «паленку» на жидкость для мойки стекол. Еще он считал, будто нам с Вязовым не место в милиции, о чем прямо высказывался, а также ответственно обещал, что нас в скором времени вытурят из органов. Амбиции экспедитора  не свидетельствовали о его большом волевом потенциале, скорее демонстрировали банальную наглость. Сила воли отнюдь не пропорциональна мышечной массе. Много раз приходилось убеждаться на практике, что хрупкие миниатюрные женщины оказываются более психологически стойкими, нежели тертые уголовники. Таким, как наш гость, просто нужно  сначала дать возможность выплеснуть энергию, а потом из них можно вить веревки. Вязов в таких психологических схватках был мастак, и, сталкиваясь с выступалистым клиентом, нарочно сперва доводил того до белого каления своим спокойствием и язвительными замечаниями.

Вот и сейчас, он, пристегнув экспедитора наручниками к батарее парового отопления, невозмутимо изучал обнаруженные у него документы, совершенно не обращая внимание, как тот поливает грязью всю российскую милицию в нашем лице. Когда фонтан красноречия задержанного иссяк, Виталий поинтересовался:

—  Ячкин — это ваша настоящая фамилия?

—  А какая же еще? — буркнул экспедитор.

— Может быть, девичья. А то ты ведешь себя  странно. Как петух крыльями  машешь, кукарекаешь громко.

Ячкин решил, что его оскорбляют, и опять принялся выступать, грозя нам всевозможными карами. Когда пыл его малость поутих, Вязов заметил:

—  Не тешь себя иллюзиями. Такая «шестерка, как ты, никому не нужна. Посуди сам, сколько времени мы здесь сидим, а никто не торопится ехать спасать тебя и срывать с нас погоны. Даже телефон молчит. Читал книжку «Шестерки умирают по пятницам»? Нет?

   Вообще-то, шестерки умирают первыми, а по пятницам — дураки, но задержанный мысль опера понял. Между тем Виталий продолжал:

  —  Так вот, сегодня, как раз, пятница. Мы можем сделать с тобой что угодно, и никто не вступится. Не будь наивным, братец. Тебя намеренно бросают под танки, чтобы ты отвечал за всех и по полной программе. Я могу держать любое пари, что руководство «Ландыша» от тебя открестится, как черт от ладана. Не веришь? Называй номер, сейчас твоему начальству позвоним и спросим.

Экспедитор уже открыл рот, чтобы назвать телефонный номер настоящего директора фирмы «Ландыш», что нам и нужно было, и, вдруг, осекся. Потом подозрительно оглядел нас и заявил:

—  Без адвоката говорить ничего не буду! Позовите адвоката.

    —  Какие проблемы, — пожал плечами Вязов. — Сейчас позовем.

        Он встал, распахнул дверь в коридор и громко крикнул:

—  Адвокат! Эй, адвокат!

Чуть подождал, вернулся на свое место и невозмутимо произнес:

—  Ну вот, позвал. А он не отзывается. Придется тебе, дружок, без адвоката покаяться.

   —   Издеваетесь, да? — хмуро спросил Ячкин.

  —  Помилуй бог! Какое издевательство? Мы тебе добра желаем и помочь хотим. Понимаешь, какая петрушка получается: мы паленую водку сначала изымаем, а потом снова обнаруживаем ее в торговой сети. Причем, сомнений в том, что это та самая водка, нет. Мы ее помечаем. Сразу возникает вопрос: кто ее получал на складе у Буздяка? Ответ напрашивается сам собой — экспедитор Ячкин. Все документы выписаны на него. Сразу возникает второй вопрос: сам ли Ячкин запускал изъятую водку в торговый оборот или действовал по указанию руководства фирмы «Ландыш»? И ответ на этот вопрос я сейчас жду от тебя.

Экспедитор пригорюнился, призадумался, а в кабинет заглянул Петрович.

—  Что у вас тут за шум был? — спросил начальник.

—  Да вот, товарищ просил позвать адвоката, я и позвал, — пояснил Вязов.

Петрович окинул нас всех цепким взглядом и распорядился:

—  Виталий Иванович, зайди-ка ко мне.

От шефа Вязов вернулся очень хмурый и задумчивый. Ему пришлось выслушать резкую нотацию по поводу недопустимости негуманного обращения с задержанными. Петрович сказал, что у нас не гестаповские застенки, и приковывать граждан к батарее — последнее дело. К тому же это чревато последующими жалобами в прокуратуру. Посему начальник распорядился наручники с Ячкина снять и обращаться с ним вежливо.

И я, и Виталий понимали, что Петрович на сто процентов прав. В данном случае мы элементарно схалтурили. Задержание должно завершать оперативную работу, а не предшествовать ей. Когда преступные действия человека уже задокументированы негласным путем, можно не полагаться на его откровенность, и, соответственно, не нужно выбивать у него признание. Но теперь уже поздно было рассуждать о теориях.

Нотация Петровича, похоже, задела Вязова за живое. Я уже научился распознавать настроение партнера, поэтому сразу понял, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, он с трудом сдерживает эмоции, кипящие и клокочущие в душе. Для него стало делом чести расколоть Ячкина. Только тот еще не знал об этом и упорно отказывался покаяться.

—  Не надумал говорить? — хмуро поинтересовался у него Виталий.

—  Нет! — отрезал тот.

— А если хорошо подумать? — с зловещим оттенком в голосе произнес Вязов, после чего демонстративно достал и положил на стол массивную резиновую милицейскую дубинку.

Экспедитор заволновался.

—  Бить будете? — спросил он.

—  Будем, — кивнул Виталий.

—  Не поможет. Все равно ничего не скажу. Я не дурак, чтобы сам на себя статью вешать. У вас же нет ничего на меня. Ну, отметелите, а потом все равно домой отпустите.

В ходе предыдущего психологического противостояния Вязову удалось добиться локального успеха. Ячкин утратил амбициозность и больше не грозился, что его высокие покровители посрывают с нас погоны. Однако «стойку держал» и сознавать в грехах по-прежнему не собирался. Требовался какой-то нестандартный ход, чтобы его дожать. А дубинотерапия, судя по всему, в этот разряд не попадала.

—  Зря ты так уверен, что у нас на тебя ничего нет. Знаешь старую поговорку: «был бы человек, а статья найдется», — усмехнулся Виталий.

—  И какая же статья мне корячится, по-вашему? — спросил Ячкин, и сам же ответил: — Нет у вас такой статьи, чтобы мне подвесить.

—  Ошибаешься, дорогой, есть. И не просто статья, а целый царский Указ. А поскольку его никто официально не отменял, то он считается действующим.

—  Какой-такой Указ?

—  Указ о наказании тех, кто водку бодяжит и ею торгует. Прочитать?

Ячкин сглотнул и молча кивнул. А Вязов порылся в столе, нашел какую-то книгу, где приводился настоящий Указ Петра I о подделке виноградных вин, и, перефразируя его применительно к водке, зачитал:

—  «Кто дерзнет российскую водку разбавлять, никакоже таинства не совершит, но согрешит иерей тяжко, смертно».

Виталий закрыл книгу, немного помолчал, словно осмысливая прочитанное. Потом сурово посмотрел на экспедитора и изрек:

—  Понял, злодей? «Смертно» тебя наказывать нужно. И приговор царский окончательный, обжалованию не подлежит. Будем тебя казнить.

Я привык к вязовским выкрутасам, но то, что он сделал далее, удивило даже меня.

Виталий достал пистолет, подошел к задержанному и завязал ему глаза, как делают перед казнью. Причем, все манипуляции производил с отрешенным видом, словно бы уже начинал скорбеть о безвременно усопшем Ячкине. Потом снял оружие с предохранителя и передернул затвор, досылая патрон в ствол. В наступившей тишине клацанье затвора прозвучала довольно громко. Но относительно грохота, раздавшегося несколько секунд спустя, как бы и тихо. А грохот произвел резкий удар, нанесенный Вязовым резиновой дубинкой по шкафу. Причем звук получился весьма похожим, на такой, какой бывает при выстреле.

Ячкин начал медленно оседать и вдруг шлепнулся на копчик. Тут уж я не выдержал. Соскочил со стула, подбежал к задержанному и сорвал ему повязку с  глаз. Экспедитор сидел на полу, словно и вправду застреленный, с неподвижным остекленелым взглядом. Чтобы привести его в чувство, пришлось плеснуть  в лицо водой из графина.

—  Эх, промазал! Придется повторить, — проронил Вязов.

—  Не надо, — попросил Ячкин, потираю грудную клетку. — У меня сердце слабое.

— Вот и замечательно! — обрадовался Виталий. — Мы тебя сейчас застрелим, а потом напишем, что ты скончался от сердечной недостаточности.

—  Не надо, — повторил экспедитор. — Я говорить буду.

—  Говоря — говори, — кивнул Вязов, убрал пистолет в кобуру и сел за стол, приготовившись писать.

Рассказ Ячкина не отличался полнотой и сенсационными разоблачениями. Он все больше упирал, что, мол, человек маленький, действовал по указке начальства. Но кое-что интересное для нас поведал. Виталий законспектировал его исповедь в виде объяснения, дал расписаться, а потом объявил задержанному, что он может быть свободен.

—  Как?! Разве вы меня не закроете?! — удивился Ячкин.

—  А зачем? — пожал плечами Вязов.

— Да вы чо делаете-то?! Мне же кранты, если меня сейчас отпустите. Когда вы «Ландыш» накроете, братва сразу смекнет, кто ее сдал. Меня ж в два счета после этого на перо посадят.

— Не дергайся. И сам держи язык за зубами. А мы уж постараемся обставить дело так, чтобы отвести от тебя подозрения. Теперь ты нам живой и здоровый нужен. В качестве свидетеля на суд. Усек? Если да, то топай и спи спокойно с чистой совестью. Считай, что побывал  на исповеди, и грехи тебе временно отпустили.

Ячкин действительно был нужен нам как потенциальный свидетель. Ясно, что для подобный аферы с изъятой водкой нужны очень высокие связи и не такая тупая голова на плечах. А чтобы привлечь к ответственности тех, кто это преступление задумал и осуществил, мы решили взять экспедитора под наблюдение. Едва он покинул стены райотдела, как его «срисовали» несколько парней, сидящих в неприметных «жигулях». Пока Вязов «нагревал» Ячкина, Петрович договорился с «наружкой».  

 

ШТУРМ  ФИРМЫ  «ЛАНДЫШ»

Далеко не каждый прорицатель может похвастать, что прозорливость спасла ему жизнь. Я и Вязов не обладали способностью угадывать мысли и предсказывать будущее, но благодаря решению организовать за Ячкиным наружное наблюдение, обернули ход событий себе во благо и предотвратили трагедию. Впрочем, первоначальные действия экспедитора мы предугадали.   

Увы, в нашей работе обычно бывает так: даже когда возникает впечатление, что задержанный «поплыл», то есть начал честно и без утайки повествовать о своих делах, какой-нибудь фактик он все равно попытается скрыть. Почему так происходит, не знаю. Наверное, это придает жулику самоуспокоение. Например, угонщик, сознавшись в похищении машины, про себя думает: «Ха-ха, а самого-то главного я ментам не сказал, когда тачку угонял, я права дома забыл». Вот и Ячкин, казалось бы, «сломался»  и дал нужные нам показания на руководителей фирмы «Ландыш», но не был до конца откровенен. Вместо  местонахождения офиса своей фирмы назвал адрес принадлежащего ей одноименного магазина. Однако на каждого хитрого жулика может найтись толковый опер. Вязов не стал слепо полагаться на показания задержанного. Он решил, что тот, отпущенный на волю, немедленно отправиться к своему начальству и доложит ему о своем задержании, а посему согласовал с Петровичем установление слежки за экспедитором.

Покинув райотдел, Ячкин на всех порах помчался на окраину города, где на самом деле размещалась фирма «Ландыш». И привел за собой «хвост». Наши коллеги из оперативно-поискового управления довели его до ворот некоего предприятия, окруженного забором с колючей проволокой,   и заняли в отдалении наблюдательную позицию.  В их задачу  не входило устанавливать владельцев этого предприятия, им просто нужно было отследить маршрут Ячкина. Поэтому они дождались, когда часа через полтора он выехал обратно, и двинулись следом.

Следующее место, где экспедитор совершил остановку, коллег слегка удивило. Он вернулся к нашему райотделу. Поставил свой джип напротив здания, но машину не покидал. К этому времени уже стемнело, однако у парней из «наружки» имелся прибор ночного видения, и они решили полюбопытствовать, чем занимается «объект».

В райотделе, несмотря на поздний час, светилось много окон. Без всяких приказных усилений у ментов быстро входит в привычку работать сверхурочно. Одно из окон, где горел свет, было нашим. Мы ожидали сообщение о результатах наблюдения за Ячкиным и не ведали, что он здесь, совсем рядом. Тем более не имели понятия, чем он занят. А занят экспедитор был очень важным и ответственным делом. Целился из гранатомета «Муха» в наше окно.

Когда ребята из ОПУ увидели, что экспедитор в салоне своей автомашины возится с какой-то трубой, сразу заподозрили неладное. Свежи в памяти были демонстративные выстрелы «заводской» братвы из гранатометов по дому правительства области и по зданию РУБОП. Ячкин уже выставил свою трубу в окно машины и нацелил ее на райотдел милиции. Промедление было чревато необратимыми последствиями, поэтому коллеги решили нарушить свое строжайшее правило «не засвечиваться» и ринулись к джипу. Однако, как говорится, привычка — вторая натура. Они даже в такой ситуации сумели приблизиться к «объекту» скрытно, без устрашающих криков и пальбы в воздух. Потом, обнаружив, что Ячкин уже изготовился к стрельбе, через заднее стекло машины всадили ему пулю в голову, после чего быстро-быстро слиняли, будто их здесь никогда и не было.

Сотрудники, выбежавшие из райотдела на звук выстрела, обнаружили лишь одиноко стоящий джип с мертвым водителем внутри, все еще сжимающим в руках «Муху». Весть о том, что по родной конторе намеревались шмальнуть гранатой, быстро облетела все этажи и достигла  наших ушей. Мы с Вязовым не смогли устоять перед любопытством и отправились смотреть на мертвого злоумышленника. Каково же было наше удивление, когда обнаружили, что это Ячкин собственной персоной.

Поскольку тот уже не мог никому ничего объяснить, пришлось самим домысливать причину, побудившую его приехать сюда с гранатометом. Наиболее вероятной версией представлялась такая:

Экспедитор по дурости доложился руководству «Ландыша», что вложил его обэповцам. Вероятно, начальство  решило, будто такую промашку можно искупить только кровью. Или Ячкина, или нашей. А он уже счел, что лучше нашей, нежели своей. Логику покойного в выборе оружия понять несложно: залети граната в наш кабинет от него бы ничего не осталось, а значит, исчезли и записанные признательные показания экспедитора.

Мы доложили свои соображения начальнику КМ Гордееву, который в этот вечер был ответственным по райотделу. Вскоре позвонили коллеги из ОПУ, они сообщили, что, в нарушение своих инструкций, совершили героический поступок — предотвратили теракт, а так же дали адрес, где перед этим побывал Ячкин. 

Весь наш райотдел гудел как растревоженный улей. Гордеев усиленно пытался придать возмущению милиционеров организованный характер. Вскоре он понял, что единственный способ предотвратить стихийную карательную акцию в отношении представителей фирмы «Ландыш» — это возглавить официальную операцию, имеющую ту же цель. Добровольцев отправиться вместе с ним было столь много, что пришлось отбирать самых достойных, словно дело касалось не рискованной работы, а праздничного вечера с фуршетом. В число избранных попали и мы с Вязовым, как самые осведомленные о деятельности «Ландыша».

На предприятие, куда ездил Ячкин, делегация сотрудников нашего райотдела отправилась на личных автомашинах. Лимит бензина дежурных железных коней подходил к концу, и их оставили для экстренных происшествий в районе. Несмотря на спонтанный характер операции, поначалу ей удалось придать признаки организованности. Все остановились в отдалении от предприятия, для светомаскировки погасили фары и выслали вперед разведку, наш райотдельский спецназ — группу «Гром». Ребята по периметру обошли забор, огораживающий интересующий нас объект, и доложили, что лучший способ проникнуть на его территорию — это фронтальная атака через ворота.

Гордеев призадумался, но тут к нему протиснулся Вязов и сказал:

—  Валерий Константинович, давайте попробуем обойтись без шума и пыли. Я подъеду на машине к воротам и попрошу у сторожей воды для радиатора. Если они откроют ворота, мы их нейтрализуем и спокойно проедем внутрь.

—  А что, мысль интересная. Машины у нас с частными номерами и без милицейской атрибутики. Может быть, твой фокус и пройдет, — кивнул начальник КМ.

Однако тут же нарисовался Зуев, который всегда лез на рожон, и заявил, что ехать должен он. Спору нет, по части  силовых захватов Сереге равных не было, но идея принадлежала Виталию. В связи с чем они тут уже устроили спор. Гордеев принял соломоново решение, и отправил на дело их обоих. Правда, когда они уже садились в машину, он остановил их и приказал надеть бронежилеты. Ребята не стали отказываться, а кто-то уже протягивал им предусмотрительно прихваченные в дежурке броники и поролоновые жилетки под них. Вязов и Зуев после внесения корректив в одежду заметно прибавили в талии, но зато стали смахивать на отъевшихся братков.

Подъехав к предприятию, они вышли из машины и принялись барабанить в ворота, желая привлечь к себе внимание сторожа. Это им удалось. Какой-то хриплый голос предложил им убираться куда подальше подобру-поздорову.

—  Ну, дай водички! В натуре, чо те жалко? Радиатор, понимаешь, протек. Мы его герметиком заделали, но без воды же не поедешь, мигом движок накроется, — принялись убеждать оперативники.

—  А вы поссыте в свой радиатор, может, поможет,- с издевкой предложил им тот же голос.

Тут горячие уральские парни из нашего райотдела уже не выдержали. Сначала они обматерили сторожа. А потом и добрались до него. Вязов уперся руками в ворота, а Зуев вскарабкался ему на плечи, подтянулся и перемахнул на территорию. Чего уж там произошло неизвестно, только когда Серега запустил Виталия внутрь, сторож больше не язвил, а, сидя на сырой земле, хрипел и утирал кровь под носом.

Путь для основных сил был свободен, и Вязов помигал фонариком, сигнализируя об этом. На территорию предприятия милиционеры проникали, соблюдая меры предосторожности и светомаскировку. Первыми из темноты появились бойцы из группы «Гром» и веером разбежались по двору. Внутри предприятия располагалась большая площадка, на которой отдыхали от трудов несколько легковушек-иномарок и небольшое двухэтажное административное здание с примыкающим к нему кирпичным пристроем без окон-без дверей. Административное здание и стало главной целью нашего отряда. В нем горел свет, что указывало на продолжительный график работы сотрудников «Ландыша» и давало нам надежду на успешный их арест. Впрочем,    быстро выяснилось, что в здание просто так не попасть. Массивная металлическая дверь и решетки на окнах превратили его в подобие крепости. Крепость можно взять путем штурма, подкопа, подкупа или хитростью, но Гордеев, который руководил операцией, избрал другой путь. Он остановил приготовившихся к штурму парней из «Грома», зашел в будку сторожа и по прямому телефону позвонил в административное здание.

 Эх, красиво раньше умели вести переговоры о сдаче. Какие фразы произносили, исторические! «- Сдавайтесь, или наши стрелы затмят вам солнце! — Тогда мы будем сражаться в тени», «- 24 часа на размышление — воля, первый мой выстрел — уже неволя, штурм — смерть.  — Скорее Дунай остановится в течении и скорее небо упадет на землю, чем сдастся Измаил» и другие, не менее красивые. Увы, те романтические времена ушли в прошлое. Я присутствовал при телефонном разговоре Гордеева. Не знаю, с кем он вел переговоры, но то, что они представляли с собой мат-перемат, имел возможность убедиться. Наш начальник КМ явно не привык к подобным диалогам. Он побагровел от гнева, в сердцах бросил трубку на рычаг и рявкнул стоящим рядом сотрудникам:

—  Ну, что встали?! Идите и выкурите к чертовой матери всех из этой шарашкиной конторы!

— Легко! — сказали ребята из группы «Гром» и отправились выполнять задание.

Не мудрствуя лукаво, они высадили пару стекол на первом этаже, после чего забросили внутрь здания дымовые шашки  и гранаты со спецсредством «Черемуха». Угарная смесь из дыма и слезоточивого газа быстро распространилась по помещениям. Под воздействием такого коктейля даже лежащие при смерти устремляются на свежий воздух со скоростью ветра.

Спецназовцы с ухмылками встали возле дверей и приготовились укладывать штабелями тех, кто начнет выскакивать наружу. А мы заняли позицию чуть поодаль, чтобы понаблюдать, как они будут это делать.

Однако время шло, а из здания никто не появлялся. И тут события приобрели неожиданный оборот. На втором этаже звякнуло стекло. В освещенном проеме окна показалась голова короткостриженного парня. С криком: «Получите, падлы!» он высунул наружу ствол автомата и принялся строчить вниз. Пули защелкали об асфальт, с противным визгом начали рикошетить в разные стороны. Все милиционеры сыпанули в разные стороны и попрятались кто-куда. К счастью, стрелявший почти ослеп от дыма и слезоточивого газа, а потому палил практически не глядя. Он выпустил весь рожок автомата, но продолжал торчать в окне и ругаться. Это было его роковой ошибкой. Тут же в ответ с разных концов двора застучали автоматы «громовцев» и забухали отдельные пистолетные выстрелы. Я высунул голову из-за мусорного бака, за которым нашел укрытие, и увидел какой свинцовый ливень обрушился на стену здания. Камикадзе-автоматчика им смело в первые же секунды, но пули продолжали крушить стекла и дробить кирпичи, пока в пробоине одного из окон не появилось белое полотенце на палке. 

—  Прекратить стрельбу! — прогремел над двором зычный голос Гордеева.

Пальба, словно глохнущий двигатель, разразилась еще двумя тремя чихами и стихла. Металлическая дверь здания медленно начала открываться. Мы все нацелили свое оружие на вход и замерли. Появление людей, укрывшихся в здании, произошло весьма эффектно.

Дверь распахнулась, и взорам милиционеров предстал поразительное видение в виде молодой девушки в освещенной раме выхода. Лица ее не было видно, она закрыла его мокрым полотенцем, спасаясь от дыма и газа. Но на лицо никто и не смотрел. Взгляды всех милиционеров приковало  тело, нагое и прекрасное, как у античной нимфы. Вот только за ее спиной маячил не Амур с луком, а мужик с пистолетом. Они вышли во двор, а в коридоре появилась еще одна женщина, правда, одетая. Зато ею уже прикрывались аж четверо мужчин, вооруженные автоматами АК и пистолетами-пулеметами на подобии «Узи». Я не помнил какие именно виды деятельности руководители фирмы «Ландыш» записали к себе в устав, но ведения боевых действий там точно не было. Однако вооружились они здорово, хотя нас этим не напугаешь. Хуже было другое.

Заложники — это очень серьезный сдерживающий фактор. А женщины явно были у мужчин в заложниках. По всем писаным и неписаным правилам мы не должны были стрелять в данной ситуации, чтобы не подвергать их жизнь опасности. Поэтому легко было предсказать сценарий дальнейших событий с переговорами и компромиссами. Но его неожиданно поломала обнаженная девушка, идущая впереди. Она наступила на битое стекло, вскрикнула и на одной ножке запрыгала в сторону. Шедший позади нее мужчина резко дернул рукой с пистолетом ей вслед. Может быть, он и не собирался стрелять, только этого никто и никогда не узнает точно. Неподалеку от меня из укрытия бахнул выстрел, и мужик кулем повалился на асфальт. Позже выяснилось, что кто-то из наших оказался отменным снайпером, и подстрелил злодея, как белку, — в глаз, чтобы шкурку не портить.

Этот выстрел вызвал цепную реакцию.  Тут же началась громкая пальба со всех сторон.

На нашей стороне было не только численное преимущество и вера в правоту дела, но и удачное расположение. Мы рассредоточились, находились в укрытиях и в темноте. А вот боевики из «Ландыша» оказались на открытом месте и на них падали отблески света из здания. Впрочем, они не растерялись и предприняли попытку организованного отхода. Двое из них потащили одетую женщину обратно в здание, а двое других прикрывали их отход, поливая длинными очередями из АК пространство вокруг. Пули носились по двору, словно разъяренный осиный рой. Но едва у парней иссякли рожки, как сразу закончились их дни на этом свете. Оба они, обливаясь кровью, рухнули вниз и затихли. Зато двум их товарищам удалось таки прорваться в здание и закрыть за собой металлическую дверь. Мы боялись зацепить оставшуюся в их руках женщину, поэтому не смогли помешать.

Итак, первый раунд закончился в нашу пользу. Противник лишился четырех человек, одной заложницы и вынужден был уйти в глухую защиту. Однако до полной победы было еще далеко. В руках бандитов осталась женщина, которую тоже нужно было спасти. По идее в данной ситуации следовало остановиться, поставить в известность высокое руководство и ждать прибытия спецподразделений, обученным проведению операций по вызволению заложников. Но никто из наших даже мысли не допускал, чтобы переложить ликвидацию бандитов на чужие плечи. Покушение на родной райотдел и оказанное вооруженное сопротивление сделали завершение разборки с бандитами делом чести. Если мужики, укрывшиеся в здании, рассчитывали посредством заложницы диктовать нам условия, то они ошиблись. Нашим ребятам было уже плевать на собственную безопасность и нарушение инструкций, их общее настроение можно образно передать поговоркой выпивох: «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!».

Пока шла подготовка к штурму ангара, мы с Вязовым оказали первую помощь спасенной  девушке — перевязали ей ногу носовыми платками и дали  старый милицейский плащ, чтобы прикрыла наготу. От всего пережитого у нее началась истерика. И сразу стало понятно, что первое впечатление действительно обманчиво. Теперь девушка совсем не напоминала нимфу, а скорее была похожа на фурию, злобно костерившую все и всех. Даже нас, которые, казалось бы, не сделали ей ничего плохого.

Впрочем, нам уже стало не до нее. Ребята начали штурм. И начали весьма эффектно. По команде Гусева вдруг разом заработали движки около десятка автомашин. В том числе и тех, которые принадлежали «Ландышу» и находились во дворе. Их безжалостно вскрыли и, раскурочив замки зажигания, завели. Автомашины выстроились в линию напротив здания и врубили дальний свет. Потом тросами выдернули несколько решеток с окон на первом этаже. Первыми внутрь здания устремились бойцы из «Грома», а за ними полезли и все остальные. В помещениях не выветрились до конца «Черемуха» и дым, поэтому глаза пощипывало, но то были мелочи в сравнении с ожиданием выстрела из-за каждого угла. Зачистка здания проводилась не спеша с, соблюдением максимальных мер безопасности. Прежде чем войти в комнату, ее расстреливали, потом включали свет и осматривали. Так постепенно переходили из одного помещения в другое, в одном из которых обнаружили труп бесшабашного автоматчика, открывшего по нам огонь со второго этажа. Мы проверили все административное здание, осмотрели подвал с сауной, где нашли следы недавнего застолья и одежду спасенной нами заложницы. Однако противника нигде не было. Кто-то обнаружил закрытую дверь, ведущую в пристрой. Во всей вероятности, бандиты укрылись в нем.

Гордеев собрал нас и коротко изложил свой план действий, главная идея которого заключалась в подавлении противника огнем. Нас было больше, и это преимущество следовало использовать. Высадить обычную деревянную дверь в пристрой для нас особого труда не составило. За ней оказался небольшой коридорчик, заканчивающийся еще одной деревянной дверью. Кто-то дал по ней очередь, и она тут же открылась, демонстрируя за собой черное чрево какого-то помещения.

—  Давай, ребята, они наверняка здесь. Огонь! — махнул рукой Гордеев и отступил в сторону.

И мы дали. Из всех стволов. Правда, стреляли намеренно поверху, чтобы не задеть заложницу. В темноте что-то лязгало, звенело, пули со свистом врезались в стены, рикошетили во все стороны.

Начальник КМ снова дал отмашку, останавливая стрельбу, а потом громко крикнул:

— Сдавайтесь! Вылезайте по одному с поднятыми руками, а не то здесь вас и похороним!

Неожиданно в пристрое вспыхнул свет, и уцелевшие неоновые лампы осветили большое производственное помещение. Оказалось, что здесь располагается подпольный водочный цех. Наша огневая обработка нанесла ему приличный ущерб. Всюду на полу валялись осколки бутылок, струйками из пробоин в пластиковых бочках тек спирт, а лужи прозрачной жидкости на полу быстро увеличивались в размерах, распространяя вокруг столь привычный нам сивушный дух.

Из-за штабелей ящиков с готовой продукцией раздался голос:

—  Эй, менты, погодьте шмалять. Давай поговорим.

—  Ну, говори, — разрешил Гордеев.

Неожиданно один из штабелей ящиков с водкой отъехал в сторону. Оказалось, что он стоит на тележке. А за ним нашему взору предстала та самая вторая женщина, привязанная к станку для укупорки пробок. Рядом с ней стоял мужчина. Он был без оружия, но в одной руке держал зажигалку, а во второй бутылку, из которой демонстративно поливал одежду пленницы.

—  Один выстрел, и я ее заживо поджарю! — предупредил он.

—  Ладно. Никто пока не стреляет. Говори, чего хочешь? — крикнул Гордеев.

—  Для начала хочу выйти отсюда целым и невредимым. Или вы меня выпустите, или я здесь такой костер устрою, что мало не покажется.

—  Устраивай, — пожал плечами начальник КМ. — Только тогда вам уж точно крышка. А так еще имеете шанс отделаться тюремным сроком. Даю минуту на размышления, если не сдадитесь, я вас сам подожгу!

Такого ответа начальника КМ его оппонент не ожидал, и явно растерялся. Но неожиданно ему на помощь пришла заложница. Она начала кричать:

—  Спасите меня! Помогите, пожалуйста. Я не хочу умирать.

До того она рассматривалась лишь как пешка в жестокой мужской игре, а теперь вдруг голосом дала понять, что является живым человеком, которого намереваются не снять с доски, а лишить жизни. Гордеев заскрежетал зубами. Жалостливый голос женщины проникал ему в душу и разрушал решительный настрой на уничтожение бандитов любой ценой. Но тут к нему тоже пришла помощь. В лице Вязова. Тот протиснулся к начальнику КМ и попросил:

—  Валерий Константинович, можно я с жуликами поговорю? Кажется, я одного из них знаю.

Гордеев покачал головой и заметил:

—  Хорошие у тебя знакомые, Виталий. Ладно, поговори. Может быть, сумеешь убедить их сдаться.

Вязов выступил вперед и крикнул:

—  Эй, Валера! Узнаешь меня?

Мужчина с зажигалкой в руках вгляделся в его сторону, потом усмехнулся и ответил:

—  Тебя, Виталий, я узнаю всегда. У меня на твой счет большой должок накопился.

—  Тогда дам тебе шанс поквитаться. Отпусти женщину, а я займу ее место. Полагаю, что меня тебе будет убить гораздо приятнее.

—  Искушаешь, змей. А где гарантия, что ты опять какой-нибудь фокус не припасешь, вроде стреляющей ручки?

Я с первых слов Вязова догадался, что он разговаривает со своим бывшим компаньоном и похитителем, а теперь, после упоминания ручки, окончательно убедился в этом. Между тем, Виталий заверил Валерия, что никаких фокусов демонстрировать не собирается и даже пообещал принести для себя наручники в случае обмена. Тот немного помялся, но, видимо имел действительно большой зуб на моего напарника, поэтому согласился  на предложение.

Риск — привычный атрибут милицейской работы, и большинству сотрудников приходится в той или иной степени ему подвергаться за время службы. А вот благородное самопожертвование — удел избранных. Далеко не каждый согласится добровольно подставить свою грудь под пулю вместо чужой. Однако я всегда подозревал, что инстинкт самосохранения у Вязова развит слабовато. Едва получив согласие на обмен, он без колебаний сунул мне в руки свой пистолет и  шагнул в цех.

Правда, там переговоры об освобождении женщины  продолжились. Валера опасался подвоха, но, в конце концов, все же отвязал и отпустил женщину. Обредшая свободу дама бросилась к выходу, а Виталий занял ее место в плену. Он самолично отдал Валерию наручники и протянул руки, чтобы тот их застегнул. Однако даже скованный Вязов представлялся бандитам опасным. Во всяком случае, бывший компаньон просунул ему меж рук крюк тельфера и вздернул его на железной цепи, вроде как на дыбе. У нас просто пальцы чесались о спусковые крючки при виде такого издевательства над товарищем,  однако приходилось сдерживать эмоции, чтобы не навредить ему еще больше. Теперь, судя по всему, предстояли долгие и нудные переговоры. Вот только сам Вязов не желал терпеть и ждать. То, что они предпринял, стало полнейшей неожиданностью и для нас, и для бандитов.

Валера, убедившись, что Виталий безвольно висит на крюке тельфера, отвернулся. А пленник вдруг резко взмахнул ногами и заехал ему в спину, отчего тот отлетел на несколько метров вперед и свалился в водно-спиртовую лужу. А Виталий  расцепил руки и спрыгнул с крюка. Никакого трюка в духе Гудини в его освобождении от наручников не было. Просто к нам в райотдел поставили партию бракованных этих самых наручников, у которых цепочка держалась на честном слове и только для виду. Наверное, Вязов, только памятуя о качестве браслетов, предлагал добровольно их надеть на себя.

Приземлившись на пол, Виталий  резко толкнул тележку со стоящими на ней ящиками водки, и они со звоном повалились на другой штабель, за которым, вероятно, прятался невидимый нами, но обнаруженный Вязовым, второй бандит.

Тут уже пришла и наша пора появиться на сцену. «Громовский» авангард ринулся в цех, поливая из автоматов по ящикам с водкой. Грохот и звон стоял неописуемый. Еще немного и нам удалось бы обезвредить бандитов, но те очень сильно не желали сдаваться.  По крайней мере, один из них — Валера. Все еще лежа на бетонном полу, он чиркнул зажигалкой. «Zipo» в его руках сработала моментально. А разлитая по полу водно-спиртовая смесь тут же занялась огнем. Синеватые язычки пламени быстро устремились в разные стороны. Картина получилась на заглядение. Лучшей иллюстрации для выражения «гори все синим пламенем» трудно даже представить. Вот только Вязову было не до эстетских созерцаний. Выпрыгнув из огненного круга, он бросился нам навстречу и заорал: 

—  Назад! Сейчас рванет!

Мы остановились. Потом, после короткого замешательства ломанулись обратно. Взрыв действительно не заставил себя ждать. Мы едва успели выскочить из цеха, как сначала послышался протяжный звук «У-у-у-у», затем по коридору пронеслась горячая волна спрессованного воздуха, которая подхватила меня и отшвырнула назад. Только после этого послышался оглушительный грохот. Едва он затих, я крикнул:

—  Виталий, ты где?!

Но не услышал сам себя — уши заложило. Однако вопрос мне повторять не пришлось. Кто-то сбоку тронул меня за плечо. Я повернул голову и увидел смеющиеся глаза Виталия и его беззвучно открывающийся рот.

 

           Э  П  И  Л  О  Г

 Наше с Вязовым состояние было оценено медиками, как легкая контузия. К счастью, никто из наших ребят, принимавших участие в операции, тоже серьезно не пострадал, хотя взрывом бутлегерский цех разнесло основательно. Пожар в нем продолжался еще несколько часов, поэтому обнаруженные   трупы бандитов превратились в настоящие головешки.

А спасенные нами женщины оказались проститутками по вызову. Они рассказали, что ранее уже бывали, на предприятии, где размещалась фирма «Ландыш», и прежние визиты заканчивались благополучно, с физическим и материальным удовлетворением сторон. Поэтому мы могли лишь предполагать, что же побудило сотрудников «Ландыша» совершенно непредсказуемо взять путан в заложницы и оказать нам ожесточенное вооруженное сопротивление. По мнению Вязова агрессивный настрой создал им Валера, зачем-то вернувшийся к нам в город.  Последнее время он находился в бегах, возможно,  на этой почве у него начала развиваться «шиза» с обостренной манией преследования. Виталий считал, что именно Валера отправил Ячкина с гранатометом к нашему райотделу с целью ликвидации ненавистного ему опера по фамилии Вязов. Определенные резоны в этой версии имелись, и косвенно она подтверждалась показаниями недавних заложниц.

Когда мы нагрянули на предприятие, дамы отдыхали с господами из «Лотоса» в сауне. Со слов женщин, именно Валера больше всех кричал, что ментов надо мочить, мол, хороший мент — это мертвый мент и тому подобное. Потом он начал искать измену и решил, что ментов на него навели путаны, после  чего распорядился взять их в заложницы. А одной из них,  той, которая начала возмущаться и качать права, не позволил одеться.

После освобождения женщины клятвенно заверили наших ребят, что теперь будут любить милицию всей душой и выцарапают глаза любому, кто станет ее хаять. Уже одно это просветление двух заблудших путанских душ делало нашу работу не напрасной.

 

В суете и текучке будней события той памятной ночи со стрельбой и взрывом бутлегерского цеха вскоре отошли на второй план.  Дни шли за днями, и как-то незаметно подкрался Новый Год.

Этот праздник мы с Вязовым справляли вместе. Можно сказать, семьями. Пока моя жена и Жанна колдовали в большой комнате над украшением стола, я и Виталий разминались коньячком и курили, купленные по случаю праздника, легкие сигары, как в кино, макая их кончик в бокал. В душе царили спокойствие и умиротворение.

—  Эх, хорошо сидим, — отметил Вязов. — Вот ради таких минут и стоит жить.

—  Жить, в принципе, стоит, — развил тему я.

—  А еще очень важно, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, — добавил Виталий.

—  Ну, положим, цель и смысл жизни у каждого свои. Вот Профессор считает день прожитым зря, если не удастся выпить. Для бутлегеров цель — загнать побольше «паленой» водки, а смысл нашей жизни, по аналогии, получается в том, чтобы поймать и посадить побольше бутлегеров. Только я не считаю, что это то, ради чего стоит жить. Мелковато как-то.

—  А ты посмотри на данный вопрос под другим углом зрения. В государственном масштабе. Мы с тобой стоим на страже экономики России. И в тех  тысячах подпольных цехах, ликвидированных милицией в уходящем году, есть и доля нашего труда.

—  Эх, еще бы знать, сколько цехов нам еще нужно накрыть, чтобы легальный сектор алкогольной продукции составил все сто процентов. как сейчас. Возникает ощущение, что с гидрой какой-то боремся. Чем больше бутлегеров сажаем, тем больше их появляется. И от этого смысл нашей жизни и работы становится совсем малопонятным.

—  А знаешь, Игорь, я считаю, что не зря вернулся в милицию. Как бы нас не критиковали и хаяли, а все же мы делаем очень важное и нужное дело….

Развить свою мысль Вязов не успел. На кухню вошли наши любимые женщины и позвали к праздничному столу.

Этот Новый  Год мы и вся наша страна встречали, как обычно, с надеждой на лучшее.

Предыдущая часть 

Часть  I

Часть  II

Часть  III